Впрочем, это чувство быстро отступало под наплывом огромного, непомерного ощущения горя, смешанного с яростью. Даже расстрел тысячи рабочих в Лихтенберге в 1919 году не возмутил массы так, как это убийство одного человека, который к тому же был капиталистом. Магия его личности продолжала действовать и через несколько дней после убийства; в течение этих дней в воздухе носилось нечто такое, чего я никогда потом больше не переживал, революционное настроение. На похороны без всякого принуждения и угроз пришло несколько сот тысяч человек. Они и после похорон не разбрелись кто куда, а в течение нескольких часов шагали по улицам нескончаемыми колоннами - молча, горестно, грозно. Чувствовалось, что если бы в тот день их призвали покончить с теми, кого тогда еще называли "реакционерами", хотя в действительности это были уже самые настоящие нацисты, то они бы сделали это с охотой, быстро и основательно вычистив все до конца.
Но их никто к этому не призвал. Их все время призывали лишь сохранять дисциплину и порядок. Правительство в течение нескольких недель обсуждало "Закон о защите республики", предусматривавший смехотворные сроки заключения за "оскорбление министра" и вскоре бесславно забытый. Еще через пару месяцев оно уныло и беззвучно рухнуло, уступив место правительству правых.
Это последнее ощущение, которое оставила после себя краткая эпоха Ратенау, было уже знакомо нам по 1918-1919 году: за что левые ни возьмутся, все провалят.
10
Наступил новый, 1923 год. Возможно, именно этот безумный год наложил на нас тот неизгладимый отпечаток, который до сих пор воспринимается всем остальным человечеством как признак непредсказуемости и дикости немцев, хотя исконному "немецкому характеру" на самом деле были и остаются чужды как циничные фантасмагории, так и нигилистические ликования по поводу возможных катастроф. Или вошедший тогда в моду "динамизм", тут же сделавшийся для всех самоцелью. Целому поколению немецкой молодежи как будто удалили некий орган души, причем именно тот, который придает человеку уверенность, равновесие, пусть даже приземленность, однако в то же время позволяет ему ощущать, что такое совесть, разум, опыт, верность идеалам, мораль или страх божий. Целое поколение решило для себя тогда - или уверовало, - что может обойтись без прошлого. Тем более что несколько лет до этого и не могли стать для него ничем иным, кроме как хорошей школой нигилизма. В 1923 году ученики этой школы получили путевку в жизнь.
