— Вера… Ковалева? (Майор тотчас же сделал пометку в своем блокноте.) Она ваша родственница?
— Нет… но все равно: она — близкий мне человек… Она моя невеста!…
— О-о! — На лице майора расплылась улыбка. — Вот как… И она находится в одном лагере с вами?
— Да… Но ее почему-то переводят в другое место. Я только сегодня узнал…
— И эта Вера Ковалева хочет обязательно вернуться вместе с вами в Россию? Хорошо, товарищ Кузьмин. Постараемся сделать что-нибудь и для нее.
Кузьмин хотел сказать еще что-то, но конвоир, по знаку коменданта, подтолкнул его к двери…
Спустя две недели из Франкфурта-на-Одере отправился в Польшу, а затем в Советский Союз эшелон «перемещенных», которых комиссии по репатриации удалось вызволить из лагерей Западной зоны. В списке репатриированных находился и Кузьмин Михаил Евграфович.
Веры Ковалевой с ним не было. Как видно, русский майор не смог выполнить свое обещание…
Совещание у главного инженера закончилось поздно. Выйдя из конторы, начальник цеха № 2 Василий Антонович Григоров несколько минут стоял на ступеньках крыльца, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух. На заводском дворе было светло, как днем. Яркий свет лился из высоких окон, а вдоль ограды, через правильные промежутки, горели на кронштейнах лампы в матовых шарах, похожие на гигантские бусы-жемчужины.
Хотя прошло уже больше двух лет, как закончилась война, Василий Антонович не мог оставаться равнодушным при виде сияющего огнями родного завода. Невольно вставал в памяти тот субботний вечер, когда он вот так же выходил из конторы, собираясь идти домой, чтобы утром, чуть свет, отправиться за город, на плеса, вдвоем с сыном Петрушей — таким же страстным рыболовом, как и его отец… Только сутки прошли — и завод погрузился во мрак на долгие четыре года. И вот — все уже позади, и нет больше тревожных настороженных ночей и бледных, шарящих по небу лучей прожектора, и отвратительного визга стали, несущей смерть и разрушение… «Выжил, голубчик, выстоял… а вот Петруше не пришлось!» — с грустью думал Василий Антонович, глядя на ярко освещенные заводские корпуса и жемчужное ожерелье фонарей, опоясавшее их.
Ночная смена только что заступила на работу. У проходной толпились уходившие рабочие.
— Тут вас товарищ Кузьмин спрашивал… раза три приходил, — сообщил табельщик, увидев Василия Антоновича.
— А! Кузьмин… где же он?
— Да вот — на улице, под фонарем стоит, ожидает. Срочные дела, видно.
