— Верно, — согласился француз. — По-моему, о каком-то парне по имени Главк.
— Вообще-то имя встречается дважды, — застенчиво добавила Гейл. — В первый раз речь идет о Главке, а во второй — об Ахиллесе.
— Ахиллес, Акил, — кивнул Ибрагим. — Наверное, он был о себе очень высокого мнения. — Все еще разглядывая надпись, он шагнул за Мохаммедом в главный зал, споткнулся и упал на колени. Все засмеялись. Ибрагим неуклюже поднялся, отряхнулся и развел руками.
Между тем Огюстен подошел к прибитому к стене щиту.
— Щит гипастиста. Щитоносца, — объяснил он, видя, что Ибрагим нахмурился. — Что-то вроде спецназа у Александра. Самая боеспособная часть в самой удачливой армии в истории человечества. Может быть, не так уж он и хвастал.
Луч утреннего солнца мягко коснулся щеки. Нокс застонал и повернулся к солнцу спиной, но попытка уснуть не удалась. В комнате было слишком жарко и душно. Он нехотя поднялся, принял душ, перерыл шкаф в поисках одежды, потом отыскал пакетик с кофейными зернами и включил кофеварку. Намазал обнаруженный в кухне круассан маслом и земляничным джемом и с аппетитом съел, расхаживая по квартире в надежде отыскать себе какое-нибудь занятие. Египетское телевидение и в лучших своих проявлениях не спасало от скуки, а смотреть старенький черно-белый телевизор Огюстена было и вовсе невозможно. На книжной полке валялось несколько комиксов да несвежие газеты. Жилище определенно не располагало к приятному времяпрепровождению и предназначалось только для сна. Желательно не в одиночку.
Нокс вышел на балкон. По обе стороны улицы стояли однообразные, выкрашенные в одинаково унылый бежевый цвет многоэтажки с болтающимся на балконах бельем и однообразными серыми тарелками спутниковых антенн, послушно направленных в сторону Мекки. И все же Нокс радовался, что попал именно сюда. Немногие египтологи признались бы в этом открыто, но большинство из них воротили нос при одном лишь упоминании об Александрии. Греко-римскую эпоху вообще не считали египетской. Нокс не разделял ни их отношения к городу, ни их точку зрения. Для него то время было золотым веком Египта, а Александрия — его величайшим сокровищем. Две тысячи лет назад это был величайший на земле мегаполис, привлекавший к себе лучшие умы античного мира. Здесь работали Архимед, Гален и Ориген. Здесь перевели Септуагинту. Здесь опубликовал свои величайшие труды Евклид. Отсюда началась химия, взявшая свое имя от аль-кемии, черной земли Египта, и египетского искусства алхимии. Здесь Аристарх выдвинул свою гелиоцентрическую теорию, забытую затем и вновь появившуюся на свет тысячу лет спустя благодаря Копернику. Здесь Эратосфен, основываясь на измерении тени в день солнцестояния в Александрии и Асуане, отстоящем отсюда на восемьсот пятьдесят километров, с невероятной точностью рассчитал длину окружности Земли. Какое воображение! Какие высоты мысли! Какая тяга к знаниям! Беспрецедентное столкновение культур, небывалый взлет научного творчества, равный которому можно наблюдать лишь в Афинах и в более позднюю эпоху Ренессанса. Как можно сбросить со счетов все эти достижения? Как можно воспринимать их как нечто второстепенное и считать, что…
