— Да, — язвительно ответила Елена, — это я знала. Спасибо.
Гейл уже не слушала, потому что смотрела, запрокинув голову вверх, на светлый кружок неба. Боже, и куда ее только занесло. Когда раскопки жестко ограничены по времени, работать нужно наверняка, риск недопустим. За две недели нужно сфотографировать всю мозаику, всю резьбу и вообще все, потому что потом доступ сюда будет скорее всего закрыт навсегда. Подобного рода артефакты требуют, чтобы с ними работал настоящий профессионал, человек разбирающийся, опытный, умеющий с первого взгляда определить значимость той или иной находки. А еще нужно дорогое оборудование, освещение. Она дернула Елену за рукав, но та, вероятно, догадавшись, о чем может пойти речь, только отмахнулась и проследовала за Мохаммедом во внутренний дворик македонского захоронения, где тусклая желтизна песчаника особенно выделялась рядом с белыми мраморными блоками фасада, четырьмя мраморными ионическими колоннами и проходящим поверху мраморным антаблементом. Они задержались на несколько секунд, любуясь прекрасной работой, и прошли дальше, через бронзовые двери.
— Посмотрите! — Мансур навел луч фонарика на стену. Все подошли поближе. На штукатурке проступала краска, хотя и ужасно выцветшая. В древности изображать на стенах погребений или рядом с ними важные сцены из жизни покойного было обычной, широко распространенной практикой. — Вы сможете это сфотографировать?
— Могу, только не уверена, что из этого получится, — грустно сказала Гейл, остро сознавая свою некомпетентность.
— Сначала их нужно хорошенько помыть, — сказал Огюстен. — И не жалейте воды. Сейчас пигмент едва заметен, но стоит его смочить, и краски мгновенно оживут, как прекрасные цветы после дождя. Вы уж мне поверьте.
— Только будьте поосторожнее с водой, — предупредил Мансур. — И со светом тоже. Штукатурка от тепла может пойти трещинами.
Гейл беспомощно посмотрела на Елену, которая тут же притворилась, что не замечает молящего взгляда, и осветила надпись, сделанную над порталом главного зала.
— «Акил из тридцати трех», — легко перевел Огюстен. Свет вдруг погас, и надпись пропала в темноте — Елена выронила фонарик и выругалась так неожиданно крепко, что Гейл даже удивилась.
Впрочем, надпись тут же появилась снова благодаря фонарику Ибрагима, и Огюстен смог прочитать ее всю.
— «Акил из тридцати трех. Лучший из всех и почитаемый выше многих».
— Это из Гомера, — негромко прокомментировала Гейл, и все повернулись к ней. Она зарделась от смущения. — Из «Илиады».
