— Наши товарищи на новом пятнадцатом лагпункте — а там был только лесоповал — сидят без света, у них нет бани, их заедают вши. Мы обязаны прийти им на помощь.
Все было понятно без него, но новым прозвучало «наши товарищи», подразумевалось — «по несчастью».
В разрозненности, разобщенности, взаимном недоверии лагерной жизни остались еще чувства к семье, ближайшей родне и нескольким друзьям. Все остальное было морем вражды, ненависти, предательства… И вдруг в его устах прозвучала давно уже забытая нотка, если не чувства братства, то хоть солидарности людей, находящихся в ужасном состоянии. И что-то во мне повернулось. Время страшное, да это только еще начало. Хватит хорониться! У кого короткий меч, подходи к опасности ближе, как требовал кто-то из цезарей в древнем Риме. А когда я узнал, еще, что на «пятнадцатый» попал мой «кореш» из Бутырок, вопрос был для меня окончательно решен. Я стал думать над конструкцией дизеля, и вскоре мы наладили систему зажигания.
Основная проблема была, как кормить людей дальше. Борис взмолился: «Всё до первой ревизии». Василий ему вторил: «Проверить ничего не стоит. Попадемся на двух-трех нарядах и упекут на шесть месяцев на дачу капитана Борисова, а там больше двух недель не протянешь».
Думали, гадали и решили ввести еще подпись контрольного мастера. Все же наряд выглядит как-то солиднее. Правда, если «засыпемся», то вместо двоих умирать на дачу отправят троих. Выбор пал на меня, так как знали мое умение спорить и как-то нагло-уверенно разговаривать с начальством.
На этот раз я не упирался. Так втроем мы кормили людей. Зэки работали, как могли, им выписывалась наибольшая пайка, доходившая после пуска мельницы до 900 граммов хлеба. Наша же пятерка получала по 700 граммов хлеба, нередко пайка падала до 600 граммов, а когда была возможность, подымалась и до 900. Благодаря такой системе, к весне 1942 года из постоянного состава мехмастерсхой умерло всего несколько человек. На лесоповале в то время смертность была почти поголовной. Безвыходность усугублялась тем. что десятники, чтобы самим выжить, налагали на работяг убийственные поборы, заставляя их по очереди «лететь без пайки», а сами ежедневно получали по две. Бригадиры делали это менее регулярно, и далеко не все становились на такой гнусный путь. В мехмастерских не было, конечно, ни одного случая вымогательства. Однако интересно отметить, что простой человеческой благодарности за свое спасение работяги не проявляли. Всё принималось как нечто само собой разумеющееся. Никто не сказал ни разу «спасибо» тем, кто ради них ежедневно подставлял свою голову. Более того, когда мы в 1944 году вышли полуживыми из изолятора, никто из работяг, которые в то время достаточно хорошо питались, не предложил нам куска хлеба.
