Новую струю в разговоры вносил двадцатипятилетний Борис Р., получивший три года за сионизм. В причудливой гирлянде выдуманных дел обвинение, предъявленное ему, звучало как истинное, настоящее. Он охотно рассказывал нам о зарождении этого движения, о его основоположниках. Особое его восхищение вызывал Жаботинский и поэтому в свою нехитрую обтрепанную одежду Борис ухитрялся всегда ввести сочетание белого и голубого цветов. Он познакомил нас со средневековой историей еврейского народа и гордился своим родом, происходящим из Испании. «Испаниолы», как он называл своих предков, были, по его словам, наиболее одаренными и яркими выразителями еврейской нации, как бы ее духовной аристократией. Борис мечтал о воссоединении евреев на чисто добровольных началах, с созданием национального еврейского государства. Все это казалось мне справедливым и правильным, и с 1941 года я стал сторонником сионизма.
В 1967 году я убедился в жизненности и стойкости своих взглядов. Вернувшись летом со своего крошечного садового участка, куда уехал на несколько дней из Москвы, я заглянул вечером к знакомым и застал их за занятием весьма необычным для умных людей их круга — они слушали советскую радиостанцию, передававшую последние известия. Оказывается, уже три дня шла война между арабами и Израилем. Я стал расспрашивать, внимательно перечел за эти дни газету «Правда». Меня здорово забрало за живое, сам того не замечая, я напряг шестое чувство, так как располагал только необъективной информацией. Мои сомнения исчезли: передо была картина коалиции всех соседних с Израилем государств, образованной с целью стереть его с лица земли. Я уловил главное: если Насер победит — вырежут всех израильтян.
Египтяне, сирийцы, палестинцы мне не сделали ничего плохого, я их не видел, не знаю и желаю им всем справедливого, достойного и бескровного разрешения конфликта.
«Жестоковыйность» евреев мне известна. Были у меня среди них и враги. Молодым, я считал их виновными в победе коммунистического переворота в октябре 1917 года. И вот, в тот вечер я ощутил надвигающуюся на них беду как свою собственную.
— Я был мал, когда шло уничтожение России и лучших сынов…;
— я был юн, полон сил и доброй воли, но гнилое окружение не подсказало мне пути, и я остался в стороне, когда шло уничтожение крестьян, когда громили Церковь. Более того, внешне мое поведение было таким же, как у сторонников зла;
— в расцвете сил, в неволе, я не сумел поднять рабов на восстание и тем предупредить их бесславную гибель;
