— Да так, всего-то нужно поцеловать человека в губы, — запросто сказал он и ни капельки не смутился.
Я перестала, есть, не понимая, шутит он или нет, так как выражения его лица не менялось.
— Всего-то, — скривилась я, и отставила еду, потешаться над ним стало не интересно. У меня полностью пропал аппетит, когда я подумала о его губах на своих. Мне стало жарко и не уютно, в такой близи от него. Калеба же, кажется, вообще ничего не волновало.
— Очень жаль, — вздохнула я, вновь, стараясь не смотреть на него.
— Ну, может когда-нибудь тебе приспичит что-нибудь вспомнить, и ты меня об этом попросишь, — мстиво усмехнулся он, видимо оценив изменения моего настроения. Тогда-то я и поняла, что он шутит, и разозлилась пуще прежнего.
— Лучше уж я поцелую толчок в нашей школе, — хохотнула я, — и вообще, это ты так можешь всем этим местным девчонкам голову кружить, но я-то знаю кто ты, или точнее говоря, что ты. Так что не надо быть остроумным со мной.
Это было очень грубо с моей стороны, и я знала, что перегибаю палку, но не могла сдержаться. Мне хотелось сказать ему что-то, что задело бы его побольнее. Но я говорила о нем как о каком-то чудовище, и меня даже саму замутило, когда слова вырвались из моего рта. Весь этот трудный день, переезд и события последних месяцев, я вылила на него в одной, подлой фразе.
Мы двое замерли, в ступоре смотря друг на друга, и слова, словно пепел оседали между нами. Я видела, как его лицо судорожно дернулось, будто бы он не может вдохнуть. Но за миг он снова взял себя в руки. Калеб вскочил на ноги, и уже направляясь к выходу, зло бросил:
— Знаешь, для малолетней, распухшей, беременной девчонки ты слишком высокого мнения о себе.
Я была подавленна тем, что только что произошло и не смогла, как привыкла, одеть маску отстраненности, отвечая на его слова:
— Гордость это все что у меня есть.
Я не смотрела на его реакцию, а решила подогреть еще макарон, когда я злюсь, то становлюсь голодной. И вообще если бы я переживала из-за каждого парня, что мне мало-мальски нравился, и которому я говорила всякую обидную ерунду, я бы поседела. Так что нечего больше распускать здесь свои чары, упырь.
Конечно же, я понимала, что не права, но не догонять же его теперь, и не извиняться. Он сам нарвался на грубость. И хоть я понимала все, чувство вины неотступно засело в моей голове. Кто я такая чтобы судить его? Я решила на некоторое время засесть в кухне, чтобы дать ему время остыть.
