Нехотя оторвавшись от великолепного зрелища, я засеменила вслед за дядей. В доме было все по-прежнему, еще таким, каким я помнила эту неменяющуюся обстановку с детства: пропахшая нафталином мебель в бордовых чехлах, редкие запылившиеся торшеры и стены с облезлыми обоями, которые сверху сплошь были обклеены постерами из популярного на западных территориях журнала "Настоящий ковбой". Вот мужественный фермер — по стереотипу — немытый, небритый — непринужденно хватает быка за левый рог, при этом лениво улыбаясь в камеру. А вот маленькая ковбойка с волосами цвета соломы, заплетенными в две тугие косы, в широкополой шляпе, которую она наверняка стащила у мужа; она стоит, широко расставив ноги и уперев руки в бока, — позади нее толпится целая орава ребятишек — чистые копии своего "отца" с предыдущего постера. Остальные картинки выполнены в точно таком же духе: бравый ковбой и его не менее бравая жена с еще не менее бравыми ребятишками. Сюжеты же варьируются от примитивно-бытовых до самых нелепых (ковбой пожимает руку президенту). Я всегда удивлялась, где "Настоящий ковбой" брал идеи для своих номеров, ведь журнал выходит уже около тридцати лет и по-прежнему не теряет своей актуальности.
На столе стояла чашка с недопитым чаем, от которого все еще поднимался робкий дымок. Из этого я заключила, что Луи все еще в доме и просто бродит где-то поблизости.
— Можешь подниматься в свою комнату — я пока схожу за твоими вещами, — сказал дядя и вышел на улицу.
Я поднялась по старой лестнице с широкими ступеньками, сделанными из какого-то причудливого темного дерева, и направилась прямиком к двери в самом конце коридора. С последнего Рождества здесь ничего не изменилось, и даже дверь, едва я к ней прикнулась, все так же угрожающе заскрипела.
Но вот в комнате, к моему глубочайшему удивлению, произошли просто-таки кардинальные перемены: были поклеены новые обои — цвета слоновой кости, но немного грязноватого оттенка, с редкими крупными рисунками в виде маковых цветов; была поставлена новая кровать — не такая большая, как у меня в Мельбурне, но тоже весьма удобная; также появились письменный стол, стеллаж для книг и даже массивный старый комод, предназначенный для хранения одежды. Над комодом дядя даже умудрился приладить небольшое зеркальце, но висело оно немного неровно, так что я подумала, что о моих девчачьих потребностях он вспомнил только перед самым моим приездом. В остальном в комнате было довольно пустовато, но вполне уютно. Это был как чистый лист для меня, где я могла нарисовать все, что угодно: захочу — приклею привезенные с собой плакаты с уже выжившими из ума рок-легендами, а захочу — сделаю из этой комнаты мемориальный храм, посвященный своей семье — всякие там совместные фотки или шедевры вроде "Ллевелин Макэндорс прыгает с тарзанки". На самом деле, мачеха думает, что я выбросила эту фотографию, но то, что я сохранила ее на всякий пожарный, ей знать вовсе не обязательно.
