Гибельна - по сути своей - революция. Гибель таится в утопии. Гибельно искомое, воплощаемое и недостижимое ЧЕЛОВЕЧЕСТВО.
Гибель занимает мое сознание долгие годы, являясь наяву и во сне. Может, потому, что я из России, но и оттого, что она ставит под сомнение мою нужность ей.
...Лишние люди - чем была бы без них страна, которая не страна даже, а фрагмент Мира, скопивший все его боли, но также и многие, едва ли не все надежды?!
Или это мания? Мания страдальчества, мания призванности? Срок мал, чтобы попытаться ответить. Далеко ли от островка Голодай до октябрьской крови 1993 года, - еще не освоенной мыслью?
В мучениях предков раскрывался опыт превозмогания себя собою. Не знаю, понял ли бы Сергей Трубецкой моего молодого диссидентствующего друга, но преломленная Бутырками судьба последнего помогла мне услышать неотредактированный голос падшего князя.
Самопризнания людей 14 декабря, их мысли в железах сверстались в единый текст с кабалой поискувского компромисса (все желанны в ненасильственном споре, в непредписанном выборе) - и в этот же текст на равных вошли извлеченные из домашних хранилищ фронтовые треугольники погибших и загубленных моих сверстников.
Нескончаемый российский поминальник прорастал философией истории. Тот день в памяти, когда Герцен одарил меня логическим романом, и другой, в который (при посредничестве Виктора Шкловского) вошла в мое сознание толстовская энергия заблуждения.
...По меркам прошлого века я был уже старым, когда, осознавши себя маргиналом, благодаря этому (во всяком случае, так мне сдается) сумел и запертый дома разглядеть, распознать великую, страшную, самозабвенную Маргиналию, для удостоверения сыновней связи с которой не требуется никаких метрик и ничьих разрешений.
МИР МИРОВ - он отсюда. Еще не названный - БЫЛ.
Чаадаеву, оспоренному Пушкиным и возобновленному Герценом, принадлежит первоавторство. И Чернышевскому, припавшему к этому же истоку в теоретической дуэли с лондонским протагонистом.
Еще ближе, совсем близко - и вновь дальше, вовсе далече... Становящаяся тайною историческая Россия звала рассчитаться с оказененным Марксом, с превращенным в мумию Лениным. Да, это именовалось скромно - новое прочтение. Но, боже, какой скрежет зубовный вызвали мы (сектор методологии Института истории) своею попыткою, обходя шлагбаумы, ввести сомнение в профессиональный обиход.
Микроистория пересеклась с макро. Танки в Праге не только обрекли на разгон ревизионистов с московской улицы Дмитрия Ульянова, но обнажили и внутренний предел наших исканий. Теперь дулжно было еще раз счесться с собою, вобрав в предмет собственное поражение.
