Я шел, но вдруг все изменилось. Я увидел вокруг мое прошлое, боль моего прошлого. Пепельные и серые краски. Грубо искаженные, изуродованные донельзя, воспоминания – они были узнаваемы… И ранили.
Я не мог не вспоминать. И потерял дорогу.
И оказался у скал. И костей.
Я сосредоточился, попытался сосредоточиться. Я ясно ощущал, как мои умственные силы иссякают, убывают – мгновение за мгновением, замещаясь,.. заменяемые другой – агрессивной, неистовой животной силой, выжимающей своим напором из тела остатки разума,.. берущей разум под свой самоубийственно-бесхитростный контроль…
Самоубийцы… Самоуничтожение…
Встряхнулся. Опять сосредоточился.
Я задумался. Нашел решение. Приказал. И Меч, как всегда в прошлом, вновь подчинился мне, и овладел мной, заставляя меня (подчиняясь моему приказу), как игрушку на веревочках, топать вперед и вперед, без возврата – подчиняясь приказу. (Милая шутка над Туманом и Мглой. Ах, как смешно!)…Без возврата, Ибо мой дух ослаб. И я перестал доверять себе. Я стал слишком слаб. Я так быстро стал слишком слаб. Но я был доволен.
Туман теперь был разделен полосой. Невидимой вертикальной полосой. Но она была там – впереди, разделяя мир передо мной углом, в котором правая стена была Туманом потемнее, левая – Туманом посветлее, а «землей» под ногами была мгла. (Неба не было. А жаль.) Нет, полоса не совсем впереди, а едва заметно вправо – так, что, казалось: темная стена слегка напирала на меня, пытаясь заставить меня подчиниться, свернуть к «свету», или идти по самой полосе. Но я перехитрил это грязное варево.
Полоса, Мгла, Туман – убаюкивали, в своей монотонности заставляли спать, уснуть. Но я был доволен. Я мог спать. А когда придет время – буду разбужен. Я был очень доволен. Я был счастлив. Я перихитрил эту…
Мгла под его ногами истончилась, – кое-где ее серую гладь уже прерывали зазубрины шлака; чувствовалось: она отдавала себя, свою массу созданию чего-то гигантского.
Но его сознание недолго тревожилось этой слабой мыслью. Он предпочел вновь соскользнуть в холодное безразличие… И лишь когда впереди затемнело что-то огромное настолько, что неровная поверхность ЭТОГО исчезала влево, вправо и вверх, сливаясь с гладким безличием Тумана, тогда только легкая досада – ощущение равное досаде – коснулось его спокойствия.
- Внешние Скалы! – Он уже очень давно не возвращался к ним. И не ожидал увидеть ихвновь с тех пор, как доверился чутью «Благоговение и Ужас». Он не повернул назад, – не хотелось тревожить разум усилиями приказа. Позже, раньше – для его тела время теперь не имело значения.
