— И все-таки уехала без иконы!… — перебил Пашков. — Я бы увез! — Экскурсовод стукнул себя в грудь. — Вы не знаете меня!
— «Не могу расстаться, — говорил Смердов. — В ней — моя жизнь». Подумайте! Если человек так поверил в искусство мастера, если репродукцией Тордоксы сегодня открывается каталог крупнейшей выставки…
— Аминь! — провозгласил Пашхов. — Ты опять расплачешься, а у тебя лекция.
— Вы плакали? — спросил Кремер.
— У Антонина Львовича был сердечный приступ…
«Значит, Терновский не уехал из Клайчева», — Кремер вспомнил свой разговор с собирателем икон в Москве, в кафе «Аврора».
— Он здесь?
— В Мукачеве. Сейчас ему лучше…
Они вышли на площадь. Металлический петух свешивался над входом в кафе.
— По чашечке кофе? — Пашков показал на дверь.
Кремер отказался:
— Работа.
В номере его ждали «Нравы обитателей морских глубин», перепечатка двигалась медленно.
— В добрый час.
Назад Кремер возвращался кружным путем. На почтамт он не пошел, крутыми улочками поднялся к рынку. Там было пусто: ларек, несколько женщин с яблоками. Рыжий красавец в фартуке предлагал лечебные травы, адамов корень. Кремер снова повернул к площади.
Никаких признаков милицейских заслонов в городе он не заметил.
— Владимир Афанасьевич! — Ненюков узнал голос дежурного по райотделу. — Москва. Заместитель начальника управления у аппарата.
Ненюков начал доклад: розыск приходится вести на глазах у Спрута, поэтому из пяти оперативно-розыскных мероприятий четыре направлены на то, чтобы прикрыть пятое.
— Не густо, — Холодилин помолчал.
В конце, как обычно, следовал короткий инструктаж:
— Специалисты пришли к выводу о том, что в замке был взорван фугас. Вы говорили, что до немцев и сразу после их отступления бреши в потолке никто не видел. Архив далеко от вас?
— В Берегове.
— Поднимите материалы, счета на выполненные работы. Надо искать, кто произвел ремонт.
Холодилин ни словом не обмолвился об обручальных кольцах, изъятых в Москве во время обыска. Между ним и инспектором по особо важным делам существовало полное доверие: если Ненюков молчал, значит, ничего нового о владельцах колец установить не удалось.
— Понял, товарищ генерал.
Кабинет был не обжит, и работалось в нем хуже, чем на Огарева. Подобные мелочи почему-то всегда влияли на Ненюкова.
Он прошел по комнате. Под настольным стеклом лежала фотография эрдельтерьера, которую Гонта возил за собой, — Хаазе-Альзен-младший, восьмимесячный щенок, откликавшийся на имя Кузьма.
Ненюков вынул фотографию из-под стекла, прикрепил к стене.
