Безрассудное сердце | страница 4
Мы делали крутой поворот, когда прямо перед нами тропинку пересек олень с белым хвостом. Тень с воинственным кличем, от которого у меня мурашки побежали по спине, что было силы натянул поводья, но мог бы этого и не делать, потому что его старой лошади было далеко до испуганного оленя. Грациозно поведя хвостом на прощанье, он исчез в кустах.
Через несколько минут, ссадив меня у парадной двери, Тень, не сказав ни слова, отправился в обратный путь.
В то время наш дом не представлял из себя ничего особенного. Строение с тремя комнатами посреди дюжины акров вспаханной земли. Однако построено оно было на совесть. Папа об этом позаботился. Рядом паслись четыре коровы, годовалый теленок и две упряжные лошади – Теннесси Уокер, принадлежавший папе, и моя старая кобыла Нелли. Свинья с поросятами, у которых были очень смешные хвостики, жила отдельно за домом. Шесть элитных несушек ковырялись в земле рядом с поленницей, выискивая червяков и между делом переговариваясь друг с дружкой.
Наш дом стоял на фоне невысокой гряды холмов, густо поросших травой. По обеим сторонам входной двери мы посадили два куста шиповника. На окне колыхалась белая занавеска. Я не сомневалась, что мой дом был самым красивым в мире!
Едва я рассказала, что домой меня привез индеец, как папа с мамой начали на меня кричать. Папа даже побелел от злости. Он вопил, что я сошла с ума, что совсем забыла об осторожности, что меня могли похитить, убить или даже хуже.
Я наивно спросила, что может быть хуже смерти, и тогда папа побагровел, пробормотал что-то непонятное и выбежал из дома.
Как ни странно, мама переживала меньше. Она, даже, в конце концов, улыбнулась, когда я ей рассказала, как Тень в мгновение ока проглотил десять из двенадцати печений и наверняка съел бы еще десять, если бы они у меня были.
– Знаешь, дорогая, я рада, что у тебя теперь есть друг, – сказала она, погладив меня по щеке, как только она умела.
И это сказало мне больше всех слов на свете.
А теперь я расскажу вам о моих родителях. Папа у меня был очень большой, не высокий, а по-настоящему большой, с руками, как бревна, и плечами шире амбарной двери. И, звали его, Сэмюэл Обидна Кинкайд, но мама называла его ласково Кудряшкой, потому что у него вились волосы. Наверное, если бы кто-нибудь еще позволил себе нечто подобное, он бы отдубасил смельчака палкой, а с мамой он прямо-таки весь сиял от счастья. У папы были длинные бачки, голубые глаза и рыжие усы. Ярко-ярко-рыжие! И характер у него был горячий под стать его усам. Правда, он никогда не злился долго.