– Обыскали?
На Антона подчеркнуто не обращали внимания, словно речь шла не о нем.
– Никак нет, господин капрал, – заискивающе улыбнулся громила.
– Мужичье лапотное, – презрительно сплюнул сквозь зубы Ал-Шот и любовно поправил цепь на груди. – Обыскать! – рявкнул он на оторопевших дозорных.
Через минуту на свет были извлечены: носовой платок, распечатанная пачка презервативов, складной перочинный нож швейцарского производства и горсть серебряной мелочи с парочкой медяков. Баночка с мазью, покоившаяся во внутреннем кармане, благополучно миновала досмотр.
– Хороша! – восторженно цокнул языком стражник, разглядывая цветную упаковку с полуобнаженной красоткой, и с неподдельным уважением поинтересовался: – Невеста?
Лис хмыкнул и неопределенно пожал плечами. Как хочешь, так и понимай.
– Не смеши мои лапти! – брезгливо выпятил нижнюю губу Шой Та. – Откуда у этого доходяги такая… – Он замялся, подбирая нужное слово, и, огорченно махнув рукой, закончил: – Такой графа подавай или князя, не меньше.
– Валенки, – вновь поправил его Ал-Шот.
– Зачем ей валенки? – изумился Шой Та.
– Да не ей! – взъярился стражник на непонятливого товарища. – Ты сказал: «Не смеши мои лапти…» А лапти не смеются.
– Ты уверен? – подозрительно прищурился Шой Та.
– Ну да… – неуверенно почесал в затылке напарник. – По крайней мере, я этого не видел.
– А как валенки смеются, ты, значит, видел? – продолжал допытываться кривоносый стражник.
– Раз капитан Вовка сказал, что смеются, значит – смеются! – отрезал Ал-Шот, для внушительности хлопнув кулаком по ладони.
Шой Та моментально заткнулся – авторитет неведомого капитана, судя по всему, сомнениям не подлежал.
– Можно подумать, ты их видел – валенки, – недовольно пробурчал под нос стражник.
Между тем досмотр продолжался. Покрутив в руке перочинный нож, Ал-Шот хмыкнул и убрал его в карман, не обращая внимания на возмущенные протесты товарища. Когда очередь дошла до мелочи, в сонном взгляде блеснул огонек интереса:
– Лохов разводить умеешь? – С затаенным ожиданием хрипло выдавил из себя стражник, разглядывая на свет двадцатикопеечную монету.
Лис отрицательно качнул головой – нет, не умеет.
– Жаль, – разочарованно вздохнул страж и положил свою лапу на плечо пленника. – Ну пошли, коли так… Пусть у господина десятника голова болит, что с тобой делать.
Калитка протяжно скрипнула, открываясь, натужно охнула, пропустила гарнизонные туши и облегченно захлопнулась, оставив по ту сторону ограды обескураженных мужиков.
