Огастин обрадовался: это, конечно, не «бентли», но все же… А когда сел за руль большого желтого «штутца» и, выведя его на вчерашнюю дорогу, промчался мимо развилки на озеро, то обрадовался еще больше. Проселки изобиловали колдобинами, крутыми поворотами под прямым углом, на них не было никакого покрытия, но вот он выехал на шоссе, содержащееся за счет штата, и почувствовал, что на своем коне быстро справится с порученным делом. Да и все так считали: Огастин мигом вернется, во всяком случае задолго до того, как проснется Эррол.
У Мики Малдуна, пузатого толстяка, опоясанного ремнем, который висел под его конусообразным животом, точно лепная гирлянда, приделанная архитектором к стене для украшения, был обычно такой вид, точно он спит: его единственный налитый кровью глаз всегда прикрывало тяжелое веко. Однако Мики если когда кого-то видел, то уж не забывал. Остановившийся перед дверью его заведения «штутц» был ему незнаком, тем не менее, когда Огастин зашел с заднего хода и попросил галлон виски, ему тут же его отпустили — после одного быстрого взгляда, — точно он просил не виски, а пакетик гороха. Вокруг не было ни души, когда Сэди (а она настояла на том, чтобы поехать. «На всякий случай, — сказала она. — Все-таки лучше, когда кто-то сидит рядом с шофером») укладывала на заднее сиденье под ковер две полугаллоновых бутылки спиртного.
Выведя машину на шоссе, Огастин двинулся домой на крейсерской скорости в семьдесят миль: дорога здесь была прямая, без крутых поворотов и почти пустая. Вообще «штутц» оказался очень быстроходной машиной: хотя обгонять особенно было некого, но всякий раз возникало впечатление, будто обгоняемая машина не движется, а стоит — даже «джордан» модели «Плейбой». Нет, в самом деле «Биркэт» летел как птица! Встревожился Огастин лишь однажды, когда на дороге появился «мерсер» модели «Рейсэбаут», но за рулем сидел такой же молодой человек, как он сам, который, кстати, не понятно, каким образом вел машину, ибо обеими руками обнимал сидевшую рядом девушку.
Сэди запела, вторя рокоту мотора, — есть женщины, которые начинают петь, как только заводишь мотор, — и, хотя, голос у нее был не звонкий, девичий, а грудное контральто, Огастин вспомнил, как вез Полли на своем «бентли» в Дорсет и как Полли тоненьким голоском вторила гулкому басу «бентли». Полли была простужена, и няня укутала ее в шарфы и пледы, так что она походила на горошину в стручке, но голосок у Полли звенел, как у жаворонка… Огастин досадливо покосился на Сэди, сидевшую рядом в брюках и распахнутой на груди рубашке, из-под которой виднелось ее несвежее белье, и распевавшую во все горло. Намалеванное помадой «сердечко» не совпадало с природной линией ее губ; шпильки вываливались из ее жирных волос, которые на такой скорости трепал ветер, и рогулька на ближайшем к Огастину ухе распустилась, так что волосы упали Сэди на плечо.
