— Моя?!
Ей никогда еще не дарили таких подарков, и она даже не сразу поняла.
— Да, напишем купчую на ваше имя, и вы ее собственноручно подмахнете. Примите рощу в знак моей любви и нашей помолвки. В добавление к кольцу, так сказать.
— Так теперь она моя? И мне там можно делать все, что я захочу?
— Все, что вам заблагорассудится, — улыбаясь подтвердил мистер Вортерс. Она набросилась на него с поцелуями. Потом расцеловала миссис Вортерс. Она не обошла бы и нас с Фордом, но мы выставили локти. Известие о том, что она стала землевладелицей, ударило ей в голову.
— Значит, она моя. Я могу там гулять, работать, жить. Собственная роща! Моя навеки!
— На девяносто девять лет она в вашем полном распоряжении.
— На девяносто девять лет?.. — Я вынужден отметить, что в голосе ее прозвучала нотка разочарования.
— Голубушка, уж не надеетесь ли вы прожить дольше?
— Нет, это, наверное, невозможно, — ответила она, слегка покраснев. — Не знаю…
— Подавляющее большинство людей считает, что девяносто девять лет — срок достаточно большой. К примеру, этот дом и лужайка, на которой вы сейчас стоите, отданы мне на девяносто девять лет, и все же я считаю их своими. Или я неправ?
— Нет, нет, конечно.
— На девяносто девять лет — это ведь и значит, в сущности, навеки.
— Да, да, вы правы.
У Форда есть одна взрывоопасная тетрадка. Снаружи на ней написано: «Не для посторонних», а когда открываешь, то на титульном листе видишь название: «В сущности, книга». Я увидел, как Форд раскрыл эту тетрадку и записал: «Вечность — это, в сущности, девяносто девять лет».
Тут мистер Вортерс проговорил, словно обращаясь к самому себе:
— Боже мой, до чего же вздорожала земля. Просто уму непостижимо.,
Я понял, что великому человеку нужна реплика, и подал ее:
— В самом деле, мистер Вортерс?
— Друг Инскип, вы даже представить себе не можете, как дешево я мог купить эту рощу десять лет назад. Но я отказался. Угадайте почему?
Мы не угадали.
— Потому что это было бы нечестно.
При сих благородных словах по лицу мистера Вортерса распространился чрезвычайно симпатичный румянец.
— Да, нечестно. То есть формально все было бы законно, но по сути — безнравственно. Чтобы купить ее, надо было оказать давление на тогдашнего владельца. И я отказался. Мне говорили — причем говорили по-своему порядочные люди, — что я напрасно щепетильничаю. А я сказал: «Возможно. Возможно, я излишне щепетилен. Мое имя всего лишь Харкурт Вортерс, и, может быть, оно не слишком широко известно за пределами Сити и моей родины в целом, и все-таки мне лестно думать, что его произносят с уважением. И моему имени под этой купчей не бывать. Таково мое последнее слово. Можете называть это щепетильностью. Допустим, у меня каприз. Будем считать, что я просто капризничаю». — Мистер Вортерс снова залился краской. Форд говорит, что его опекун краснеет с ног до головы, и, если его раздеть и спровоцировать на благородные речи, он будет как вареный рак. В таком виде он и нарисован у Форда в тетрадке.
