— Геннадий Степанович, — сказала она, — я соскучилась по вас.
Она обняла меня и поцеловала. Губы ее были именно такими, какими они запомнились мне: теплыми и чуть шершавыми. Стоявший рядом со мной солидный человек в ондатровой шапке посмотрел на меня с ненавистью.
По сей день я не могу сказать, какой фильм мы смотрели в тот вечер. Я держал ее руку в своих ладонях. Рука была сухая, твердая и теплая. Она вся была теплая. Она излучала тепло, как калорифер.
Время застыло и остановилось. Не было ни прошлого, ни будущего. Было только настоящее, неправдоподобное, растянутое настоящее, которое никак не умещалось ни в моем сознании, ни в груди, выплескивалось из меня, текло по залу, по улице, но городу. Я не мог понять, почему люди не шикают на меня: я видь светился, я должен был мешать им смотреть кино.
После картины я повел ее в ресторан. Я начал было объяснять, где он находится, но она сказала:
— Я знаю, милый. Я была здесь.
— С кем?
— С разными людьми, — усмехнулась она. Мы ели миноги, и Нина вдруг сказала:
— Тут у вас на кубометр приходится, наверное, больше фальшивых улыбочек, чем в любом другом месте.
— Может быть, — согласился я.
— Моя бы воля, я б их…
— А для чего?
— Чтоб боялись, — твердо сказала Нина и поджала губы, отчего лицо ее стало злым и мстительным.
— Но зачем бояться?
— Так люди устроены. — Она вдруг бросила на меня быстрый взгляд: — Чего вы так на меня смотрите? Я вас пугаю?
— Немножко.
— А я всех пугаю, — загадочно сказала она.
— Давайте лучше выпьем на брудершафт, — предложил я. — Может быть, на «ты» вы будете меньше пугать меня.
— Нет, — покачала головой Нина, — я не хочу быть с вами на «ты». Вы можете называть меня как угодно, а я вас — на «вы».
— Но почему?
— Не знаю.
После ужина мы приехали ко мне.
— А у вас мило, — сказала Нина. — Вот уж не думала, что у вас цветы есть…
— Почему?
— Не тот вы тип.
Я хотел было рассказать ей про Александра Васильевича, про то, как братья сциндапсусы и Безымянка отхаживали меня, как почтили меня доверием и заговорили со мной, но понял, что это невозможно. Невозможно. Я суетился, приготовляя кофе, Нина молчала, с легкой улыбкой глядела на меня.
— Как ваша диссертация? — спросил я.
— Ну, до защиты еще далеко, я аспирант второго года, — оживилась Нина, — но пока все идет хорошо. Вы не представляете, сколько загадок скрыто внутри цилиндра. Казалось бы, все давно изучено, а ничего подобного! Взять хотя бы такую вещь, как всасывающая труба. Ну, труба и труба. А оказывается, мельчайшие изменения ее внутренней поверхности как-то влияют на состояние горючей смеси. И представляете, никто в мире не знает, как именно! Эмпирически кое-какой опыт накопили, но теории нет и в поми-не! — Нина замолчала, посмотрела на меня, улыбнулась: — Вам, наверное, скучно слушать про мои двигатели?
