У бедного старика к этому моменту было уже два партионных Шара. Мне было весело и покойно с ним. Господи, да пусть выигрывает у меня всегда, лишь бы я продолжал жить в уютном, легком мире, о котором мечтал всю жизнь. В мире, в котором неуместны злобная раздражительность и постоянная язвительность.
Один из партионных шаров Александра Васильевича стоял у средней лузы. Если бить его, то надо класть наверняка, потому что иначе дядя Саша добьет его. Но шар был трудный. У меня почему-то появилась твердая уверенность, что я забью этот шар.
— Туза налево в середину, — торжественно сказал я.
— Идущий на казнь приветствует тебя. Правильно я сказал? Не напутал? — наморщил лобик Александр Васильевич. — Это Цезарю говорили? Да?
— Именно, — сказал я и забил шар в лузу. На лице Александру Васильевича появилось обиженное выражение:
— Это нечестно.
— Что нечестно?
— Вы прятали свою настоящую игру. Вы заманивали старика. Вы, Геночка, злоупотребляете моей доверчивостью.
— Вас, пожалуй, заманишь, — грубо сказал я. — Вы мне лучше вот что скажите: вот вы разговариваете с растениями, а как они говорят?
— Что значит — как?
— Ну, у них же нет рта…
— А я, Геночка, не знаю. И знать не хочу. Я слышу добрый голосок — и хорошо. — Он вдруг внимательно посмотрел на меня: — Что, заговорили ваши?
— Немножко.
— Поздравляю вас. И спасибо вам.
— За что?
— Что дали мне возможность помочь вам. Это, Геночка, очень приятно. Сейчас я положу последний шар.
— Однако вы самоуверенны, дядя Саша.
— А это не я, это мои растения сейчас помогут мне. Налево в угол.
Шар был трудный, но он положил его.
— Леночка, — сказал я ассистентке Сурена Аршаковича, — я никогда не видел вас ни в чем, кроме джинсов. Поэтому я считаю вас крупнейшим специалистом по ним. — Леночка снисходительно опустила ресницы. — Не помогли бы вы, мне найти джинсы для дочери? Пожалуй, она примерно такого же роста, как вы. — И снова ресницы утвердительно опустились. Я даже не удивился. Я уже начал привыкать к более благосклонному к себе миру. — У меня даже и деньги с собой есть, — подобострастно продолжал я. — Сколько?
Леночка посмотрела на меня, подумала и взмахнула прекрасными ресницами. Я хотел было мысленно крякнуть: сто рублей За хлопчатобумажные штаны, что ни говори, все-таки дороговато, но, к своему удивлению, не крякнул, а торопливо полез в карман.
Мне было немножко тревожно и весело. Я все время находился в компании с человеком, которого почти не знал. Поступки его стали непредсказуемы. Я с поклоном отдал деньги ассистенту режиссера и поцеловал ее в щеку.
