— Скажи, Иван, ты как сам считаешь, выиграл ты?
Он чуть в снег не присел.
— Да как же! — кричит. — Ведь все судьи... Ведь...
— Да нет, — перебиваю, — все правильно. Судьи присудили, и с судьями не спорят. Мы тебя завтра в секции поздравлять будем, руки жать. И, между прочим, Петр тоже тебе руку будет жать — ты же знаешь, у нас на первом месте закон товарищества и дисциплина. Я просто так спросил, нет у тебя у самого сомнений в своей победе?
Идем, молчим. Потом он говорит, уже неуверенно так, вяло:
— Не знаю, Иван Васильевич конечно, если так строго очень подойти, то на второй минуте Петр, конечно...
Я опять перебиваю:
— А ты, Иван, всегда строго подходи. Понимаешь, судьи — это судьи. Их решение обжалованию ни в какой инстанции не подлежит. Кроме одной — своей совести. Вот твоя совесть — она высший судья. Она может любое решение пересмотреть и объявить другое. Для тебя одного объявить, другие ничего никогда не узнают. И судьи, конечно, могут ошибиться, а за рубежом бывает, что и нарочно наших засуживают. Только совести ошибаться не разрешено. Она всегда должна принимать правильные решения. Ну ладно, поздно уж теперь. Еще раз поздравляю тебя. До завтра...
Пожал ему руку на прощание, он меня до дому проводил и пошел к себе.
А назавтра ни свет ни заря Петр в дверь ломится. Я еще бреюсь.
— Иван Васильевич! — кричит. — Иван Васильевич! Есть все-таки справедливость!..
— Чего кричишь, — говорю, — всю квартиру разбудишь. Семи часов еще нет.
А он шепчет таким шепотом, что за три квартала небось слышно:
— Иван Васильевич! Пришел вчера Иван. Уже на ночь глядя пришел. Говорит: «Хоть и дали мне победу, Петр, а я подумал-подумал, вот по улицам ходил... Ты ведь выиграл. Так что я знаю, менять тут уж нечего, а от меня прими поздравления!» Вот как, Иван Васильевич! А? Черт с ней, с победой с этой. Главное — все же есть справедливость! Правы вы, оказывается. А я плохо об Иване думал. Каюсь...
Радостный ушел, веселый. А главное, с верой.
Слушая рассказы Ивана Васильевича, попивая его знаменитый кофе, засиделись так поздно, что, случайно взглянув на часы, Люся вскочила как ошпаренная.
— Ох! Я погибла! Теперь мать съест меня вместо своих коржиков. Уже, наверное, объявлен всесоюзный розыск. Алик! Что делать?
— Ничего, скажешь, что была у меня, изучала рецепты кофейные, — шутил Иван Васильевич.
Попрощавшись, молодые люди бегом скатились по лестнице и выскочили на улицу. Здесь им повезло вдвойне: Александр в этот день получил свою студенческую стипендию, и, кроме того, перед домом как раз проезжало такси. Такси имело много преимуществ. Во-первых, спасало от дождя, который буйствовал на дворе, во-вторых, позволяло за десять минут добраться до Люсиного дома, где, наверное, в страшном волнении ходила из угла в угол Нина Павловна, всплескивая руками и испуская тяжкие вздохи.
