Как странно устроены люди! Когда он бежал на Алика с ножом, я хотела бы стать на пути, закрыть его грудью, мне казалось, что ничего нет дороже Алика и, если тот его убьет, я покончу с собой. Но вот проходит секунда — и я просто возненавидела Алика, мне стало так стыдно, так стыдно, словно я стою голая, словно я подсмотрела чужую тайну.
Я стала уговаривать себя: может, это он хотел прием провести и не успел, или пропустит того мимо себя, чтобы напасть сзади, или, может, я не разглядела, что произошло...
Но потом я поймала его взгляд, и мне все стало ясно. Он струсил и видел, что я это видела! И я просто возненавидела его. Уж лучше б тот его ударил!
Ой нет, такое даже писать нехорошо! Я ж говорю, что я дрянь!
А когда мы выбежали со двора, смотрю, Виктор держит преступника. И все у него как-то элегантно, красиво получается. Он и преступника этого держит красиво.
Потом Алик хотел говорить, оправдываться, объяснять. Звонил. Но я просто не могла с ним говорить. У меня внутри будто что-то оборвалось. Он стал чужой.
А потом на сцене появился Виктор.
Как всегда, мы встретились «случайно». Но теперь я могу спокойно ставить кавычки. Он сам мне об этом сказал. Я шла с тренировки, смотрю, впереди неторопливо шагает Виктор. А я ведь хожу быстро. Нагнала. Говорю:
— Что-то я тебя часто встречаю. Ты, наверное, скоро решишь, что я тебя нарочно подстерегаю то здесь, то на Горького. Влюбилась, мол, но из робости боюсь признаться. А?
А он, как всегда серьезно, отвечает (он, когда мы вдвоем, всегда серьезный, я начинаю свои шуточки — и ничего не получается, как о стену, о его серьезность разбиваюсь). Он говорит:
— Нет, не решу. Я ведь знаю, что ты это не нарочно делаешь.
А я:
— Откуда ты знаешь? Может быть...
А он:
— Потому что это я нарочно делаю. И сейчас, и тогда, и у твоего дома. Просто я делаю это умело, и тебе каждый раз кажется, что мы встретились случайно.
Мне нечего сказать. Я молчу, как дура. И тогда он говорит:
— Нам пора объясниться, Люся. Ты ведь домой не торопишься, у тебя вечер свободный (все знает!). Разреши мне пригласить тебя в кафе, и не на пятнадцатый этаж (ну это уж нахальство, он, наверное, следил за нами). Куда захочешь. Сядем, спокойно поговорим. Пожалуйста!
Я пошла. А что было делать! Вечер-то действительно свободный. У меня теперь все вечера свободные. Алика ведь нет. Я даже не знаю это кафе, в которое он меня привел, — на Горького, где-то около Моссовета.
Я ничего не хотела — кофе только. А он заказывает! И фрукты, и шоколад, и шампанского бутылку. Откуда у него столько денег? Я говорю:
