Алби плотно захлопнул за собой дверь и набросился на Томаса:
— Какого ты тут ошиваешься, Чайник? — заорал он, губы его побелели от ярости, глаза пылали.
Томасу стало не по себе.
— Я... гм... хотел поговорить... — промямлил он, не в состоянии придать хоть сколько-нибудь решимости своим словам — внутренне он уже пошёл на попятный. Что происходит с больным мальчиком? Томас бессильно облокотился о перила галереи и уставился взглядом в пол, не зная, что предпринять дальше.
— А ну-ка забирай отсюда свои яйца и пошёл вниз! — приказал Алби. — Чак тебе поможет. Если я ещё раз увижу тебя до завтрашнего утра, то до следующего ты уже не доживёшь. Собственноручно сброшу тебя с Обрыва. Усёк?
Томас был так перепуган и унижен, что почувствовал себя размером с жалкую мышь. Без единого слова он проскользнул мимо Алби и припустил вниз по ветхой лестнице, на каждом шагу опасаясь провалиться. Он проигнорировал встретившие его внизу пристальные взгляды — особенно буравил его Гэлли — и вышел наружу, потянув за собой Чака.
Ох, как он их ненавидел! Всех. Кроме Чака.
— Пойдём-ка от этих козлов подальше, — сказал он, и вдруг ему пришло в голову, что, возможно, Чак — его единственный друг в этом сошедшем с ума мире.
— Пойдём! — чирикнул Чак, заметно повеселев — словно его приводило в восторг то, что он кому-то нужен. — Но сначала тебе не мешало бы разжиться у Котелка какой-нибудь едой.
— Не знаю, смогу ли вообще когда-нибудь что-либо съесть. — Не после того, что он сейчас видел.
Чак кивнул.
— Сможешь, ещё как. Встречаемся у того же дерева. Через десять минут.
Томас был рад убраться подальше от этого дома и без возражений направился к дереву. Он пробыл здесь так мало — собственно, эта жизнь была теперь единственной, которую он знал — а ему уже хотелось как можно скорее вырваться из этого места. Ну хотя бы что-нибудь вспомнить о прежней жизни! Ведь была же она у него? Мама, папа, друзья, школа, хобби... Девушка?
Он несколько раз хорошенько сморгнул, пытаясь стереть стоящую перед мысленным взором картину, которую только что наблюдал в бараке.
Превращение. Гэлли назвал это Превращением.
Холодно не было, но Томаса ещё раз пробрала дрожь.
