И все же стоит ли твое дело такой отдачи — жизнь оптом, семье остатки?
Оглянись трезво: что значительного ты сделал? Никак не корифей в физике, твой вклад в науку весьма умеренный. И от этого вклада, право же, счастья на земле не прибавилось. А сейчас вот ухватился за то, что другие благоразумно обходят. Не случайно обходят, не рассчитывают на результаты. Почему ты должен оказаться счастливее их?
Не кажется ли, что тебе просто интересна деятельность ради деятельности, пахота ради пахоты?.. А сыну по занятости не успел передать своего…
За арочным окном моего институтского скворечника бежал переменчивый денек, то хмурился, кропил дождичком, то брызгал горячим солнышком, и город улыбался голубым многоэтажьем.
В самый разгар саморазоблачений на лестнице, ведущей к моей двери, раздался суматошный перестук каблучков. Дверь толчком распахнулась — мокрые от случайного дождя кудри, взметнувшиеся брови, сверкнувшая улыбочка — Ирина Сушко шагнула вперед и подбоченилась. Что-то принесла.
— Ну! Можете поздравить!
— С чем?
— Переписала на диски…
Мне не надо объяснять, что, это значит. Если перфокарты — черновая рукопись, которую следует беспощадно править и переделывать, то запись на дисках в данном случае означает — программа переписана начисто. Правда, при нужде и тут еще можно что-то изменить. Можно, но нежелательно.
Ирина уселась нога на ногу, сапожок с высоким каблуком покачивается над полом, темный глухой свитер обтягивает грудь, тонкая рука с сигаретой на отлете и капризные женственные губы.
— Теперь — под горку с песнями. Спешите, спешите, иначе потопчу!.. Э-э, а что вы меня так внимательно разглядываете? Давно не видели?
— То-то и оно, что вижу часто, Ирина, а вот поймал себя на том, что знаю вас только с фасада.
— Здрасте! А зачем вам мои задворочки?
— Открылось вдруг — никак не пойму себя. Не потому ли, что плохо знаю тех, кто со мной рядом?
Склонив голову, Ирина, как птица, боковым взглядом разглядывала меня.
— У вас что-то стряслось, Георгий Петрович?
— Ничего особенного. Просто обвинили — глядишь поверх голов людей.
Она отвела глаза, секунду-другую молчала, наконец обронила:
— Что ж, верно.
Кающийся жаждет возражений, а потому согласие Ирины больно меня царапнуло.
— Разве и вас я обидел невниманием, Ирина?
Вздох и ответ:
— О да.
— Напомните — когда именно?
— С тех самых пор как мы познакомились.
Ирина — жесткие локоны, вздернутая бровь — глядела в стену на респектабельное изображение космического чудовища, галактики М51.
