Вернувшись в пустую душную квартиру, он рухнул на тахту, злясь на себя, на нерешённые проблемы, соразмеряя НТР, масс-медиа и нелепость своего быта.
Он был человеком, сознающим: бремя моё тяжело и легко есть.
Сон не клонил его заметавшуюся в надежде и отчаянии голову. Сжимая ладонями седые виски, он всё думал, решал, ожидая рассвета.
Улица оживала, умывая асфальт медленно ползущими машинами. Искусственный дождь поливочных агрегатов лакировал на минуты тротуары и мостовую, смывая десятки, сотни чьих-то шагов, уверенных и бредущих, летящих и шаркающих, смывая вчерашний день.
Неслись машины, троллейбусы, неумолимо сменялись цифры на телеграфе, а он по-прежнему был в тяжких раздумьях ушедшего воскресенья.
До приезда машины часа полтора. Ещё можно с телеграфа набором автомата известить о своей командировке. И он пошёл, стряхивая с себя неотступные мысли. А они вдруг обретали неуловимую связь с улицей, обретая плоть в контурах лиц, движений людей и машин.
Вот стайка резвящихся подростков с арсеналом модного набора фальшивого счастья: гитара, магнитофон, ветровка и джинсы. Их гулкие, вызывающие возгласы, смех гортанный и громкий, всё, что может обратить на себя внимание, раздражали не только его. Поколение сытых в спокойном детстве юнцов подтверждало мудрую политику школьной реформы. Поколение юнцов, которых на несколько лет прозевали, упустив возможность передать ощущение человеческих эмоций, сопереживания и участия в вечном процессе созидания, ему казалось опасным. Он чувствовал и свою вину перед ними, перед сыном.
Надо, чтобы в детстве входило в сердце сознание своей причастности ко всему, чтобы не притуплялось чувство долга и, естественно развиваясь, становилось чертой характера, выявляя личность, подтверждая силу живого сердца, одерживающего победу над ложными эмоциями компьютера.
— Слушайте, молодцы, а потише вы не можете входить в рабочий день? — резко оборвал он их, видя мысленно перед собой сына.
— Отцепись, старик. Не вешай на нас свою размышлюху! — фатовато и нагло парировал один из них.
Он хотел ответить и своей рукой направить их по течению жизни, а не по миражам, покрывающим гибельные в юности пороги.
Внимание вдруг переключилось на другой звук: старческая походка, когда асфальт ровный кажется палубой корабля, а солнечный безветренный день вызывает сомнение, так как любое движение, вплоть до опоры на палку, неловко и трудно от непонятного кача из стороны в сторону.
