Штернберг постукивал колпачком ручки о тусклую металлическую столешницу и набирался решимости. Встать, позвать блокфюрера. Ну же, встать. Позвать дежурного, отдать приказ. Категорический приказ: расстрелять. Подлежит расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
Заключённая, низко склонив бритую голову, водила грязным пальцем по мутным разводам на столе. На руке синел вытатуированный номер: шесть корявых цифр. Рука маленькая, но неизящная, мальчишечья, с крупными костяшками и угловатыми квадратными ногтями.
— Дана, послушайте меня сейчас очень внимательно. Для меня самым выгодным решением было бы казнить вас, чтобы вы никому не создавали проблем. Вы можете быть опасны даже для той организации, которую я представляю. Если я по каким-либо причинам откажусь от этого решения, после карцера вы, скорее всего, очутитесь на попечении одного симпатяги, именуемого «оберштурмфюрер Ланге». Вы с ним уже знакомы?
Заключённая, вздохнув, кивнула.
— Сей образчик человеколюбия уже отдал хирургам приказ забрать вас в медблок и изуродовать, лишить конечностей, после чего вы должны будете пополнить его личный гарем. Вам это надо?
Узница молчала.
— Убить вы всех не убьёте, не хватит сил. Вас убьют раньше. Вы же и сами понимаете, А к тому времени, когда Ланге окажется на скамье подсудимых — потому что всё, чем он занимается, незаконно, и я считаю своим долгом привлечь его к суду — ваш пепел уже сбросят в озеро. Пожалуйста, подумайте.
— Как же я вас всех ненавижу, — прошептала узница.
Штернберг вспомнил о пистолете, привычную надёжную тяжесть которого давно уже воспринимал как часть себя. Это, пожалуй, был бы акт милосердия. Быстро, честно, благородно.
— Дана, я уверен, ваши уникальные способности можно развить в ином направлении.
Заключённая молчала и, сгорбившись, покачивалась на табурете. Непривычно видеть перед собой человека и совсем не слышать его мыслей и чувств. Да она же просто-напросто мается от боли, догадался наконец Штернберг, у неё ведь прострелена нога.
— Позвольте, я осмотрю вашу рану.
Восприняв молчание как знак согласия, он обошёл стол, наклонился, но, едва дотронулся до её лодыжки, проклятая девица, зашипев как кошка, полоснула его по лицу хищно согнутыми пальцами — он едва успел увернуться, она лишь своротила ему набок очки и расцарапала губу.
— Ну и зачем вы это сделали, фройляйн? Вам мало было порки и карцера? — тихо спросил он, поправляя очки. На кромке крупной нижней губы выступила яркая капля крови. Он приложил к царапине уголок платка.
