Узница молчала. Штернберг её не торопил: трудно, поди, осмыслить столь неожиданное предложение после многочасового пребывания в ледяном карцере.
— Важное дополнение, — добавил он чуть погодя. — Подписывая договор о сотрудничестве, вы получаете право освободить из концлагерей всех ваших родственников и друзей. Столько человек, сколько пожелаете. Считайте это своего рода предварительной оплатой. Или вознаграждением.
— У меня никого нет, — равнодушно произнесла заключённая.
— И вы никого не желаете избавить от скорой гибели?
Девушка пожала плечами.
— Что ж… печально, фройляйн, печально.
Взгляд узницы вновь налился тяжёлой ненавистью.
— Вам-то чему печалиться?
— Вашу семью убили немецкие солдаты? — решил внестиясность Штернберг.
— Нет, — обронила узница. Помолчав, холодно добавила: — Они сами от меня избавились. Это было до вас.
— Вы по национальности русская или чешка?
— Родилась в Петрограде. Выросла под Прагой. Считайте как хотите, мне всё равно.
Скверный типаж, подумал Штернберг. Без семьи, без родины. С одной стороны, удобно. С другой стороны, таким людям нечем рисковать. И с такими опасно связываться…
— Вы хорошо говорите по-немецки.
— Была возможность выучиться, — с отвращением сказала девушка.
— Выросли в немецкой семье?
— У немецких евреев.
— Так вот откуда у вас это. — Штернберг указал на жёлтую звезду Давида на робе заключённой.
— Это не жжёт, — с ледяной насмешкой произнесла узница. — Еврейка так еврейка. Мне наплевать.
— Правда, что вы защищали заключённых вашего барака от произвола надзирателей?
— Только детей. Взрослые того не стоят.
— Интересная философия. А вы не хотели бы освободить этих детей из заключения?
Узница промолчала.
— Подумайте над моим предложением, фройляйн.
Протащилось несколько долгих минут.
— Вы согласны?
— Нет.
— Почему?
— Да потому, что я вас ненавижу, — со злой скукой в голосе ответила девушка.
— Лично меня? Эсэсовцев? Немцев?
— Вас всех. Чтоб вы все сдохли, — это было произнесено с монолитно-ледяным спокойствием.
— Вероятно, мой вопрос прозвучит издевательски, чего мне бы не хотелось, но, тем не менее, попытаюсь конкретизировать: за что?
— А за всё.
Очередной безнадёжный случай, заключил Штернберг. Да ведь это истинная фурия. Единственное разумное решение — расстрелять без промедления, пока, поднакопив сил, она ещё кого-нибудь не убила. Для неё же убивать людей (ну хорошо, если таких, как Ланге) — всё равно что давить тараканов. Уничтожить её, уничтожить срочно.
