Теперь он сидел, откинувшись назад, опираясь на руки. Эммочка теребила тяжёлые, прохладно-шёлковые с изнанки полы его расстёгнутого пиджака и длинный чёрный галстук.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал.
— Придётся… — Он погладил её по голове, вдоль тёплого пробора в густых волосах. — Да, тебе нужен хороший отец. Только где его теперь возьмёшь. Впрочем, не исключено, что ещё повезёт… Будем надеяться.
— Мне никто не нужен, кроме тебя. Можно, я поеду вместе с тобой?
— Не стоит. У меня много работы, я редко бываю дома. Тебе быстро наскучит сидеть одной.
Он долго смотрел вдаль и ничего больше не говорил, и на его лице вновь появилось то отстранённое выражение, которое ей так не нравилось и почему-то смутно её беспокоило.
— Тебе что, грустно?
— Напротив, я очень счастлив. Я так рад, что могу видеть тебя, солнце моё.
От 21.Х.44 (отрывок)
Я продолжал исследования Зонненштайна и осенью сорок третьего года сделал одно из самых значительных открытий, относящихся непосредственно к капищу. Экспериментируя с различными моделями древней постройки, я выяснил, что для более тонкого и совершенного управления энергетическими потоками наряду с каменными Зеркалами существовали плоскости меньших размеров, сделанные, возможно, из золотых пластин, рассчитанные на временную установку. Опоры их ставились в те самые углубления, которые, по мнению археологов, были предназначены для опор навеса над жертвенником. Существовал также некий способ определять положение малых Зеркал в зависимости от времени года и суток, и я со своими специалистами немало помучился, вычисляя взаимосвязь между высотой солнца и должным местонахождением металлических пластин на капище. Результатом явилось то, что я назвал «связкой ключей от Зонненштайна», — набор простых металлических столбиков различной высоты, устанавливаемых в особые отверстия в мощении вокруг алтаря. Тени от них указывают на угол поворота малых Зеркал.
Никогда прежде у меня не вызывали такого раздражения различные задания — к слову, часто исходящие от самого Гиммлера, который тем самым демонстративно выделял меня среди прочих оккультистов «Аненэрбе». Из-за этого мне предрекали в будущем влияние в научном обществе, по значительности сопоставимое с властью Зиверса, Вюста или авторитетом Шефера, а то и превосходящее их. При всей лестности подобных прогнозов, с некоторых пор я досадовал на мелочную суету шефа, то посылавшего меня читать лекции в городке Дахау, где были организованы курсы лозоискателей и инструкторов по обучению лозоискательству, то настаивавшего на том, чтобы я присутствовал при его беседе с каким-то генералом и после обстоятельно доложил обо всём, что генерал предпочёл не произносить вслух. От обязанностей присутствовать на допросах многочисленных шпионов, чаще всего таковыми не являющихся, меня избавили после того, как, мельком проглядев сознание очередного арестанта, я объявил, что не намерен больше мчаться по звонку через полгорода только затем, чтобы оповестить следователей, настолько сильно жертва очередного доноса хочет в уборную или страдает жаждой опохмелиться.
