Он придвинул стул.
– Присядьте.
Она села, повернувшись спиной к камину, и волосы у нее заблестели.
– Я, кажется, еще не говорила вам… я очень вам благодарна за все, что вы сделали. Я понимаю, что помешала, и как только вы сочтете, что я в состоянии уехать, вы меня уже не увидите.
– Нет, ничего.
Какая беспардонная ложь!
– Но я вам действительно помешала! Вы в отпуске? Вы здесь отдыхаете?
– Нет.
– А-а… Значит, вы круглый год здесь живете?
– Нет.
– Так чем же вы здесь занимаетесь?
Он поднял глаза, глядя, как она наматывает спагетти на ложку.
– А вы, однако, задаете многовато вопросов, особенно если учесть, что вы потеряли память.
Спагетти замерли в воздухе, на лбу возникла складка.
– Скажите, Дэн, вы служите в полиции?
Он прищурился.
– Откуда такой вопрос?
– Вы очень подозрительно на меня смотрите. А я не верю, что я преступница.
Сам он в это тоже не верил, но пять лет службы в полиции и десять лет – в должности помощника шерифа кого угодно приучат подозревать всех и каждого. А особенно того, к кому тебя с такой силой тянет. Иначе могут возникнуть неприятности.
Возвращаясь к своему ужину, она решила объясниться:
– Я, наверное, потому задаю вопросы, что не знаю, что мне делать. Я лишилась памяти, никого не узнаю, у меня нет личных реакций. Я спрашиваю, потому что надеюсь: вдруг ко мне придет мое прошлое, если я буду знать что-нибудь о прошлом кого-то другого.
– Вы имели в виду именно это?
– Да.
Внезапно макароны, которые Дэн еще не успел проглотить, показались ему червями. Он бросил вилку на тарелку и откинулся назад.
– У меня нет прошлого.
Подняв взгляд, она изучала его.
– Что вы хотите сказать?
– Ангел, я хочу сказать только то, что не желаю говорить на эту тему, – прорычал он, не скрывая растерянности.
– Страшновато как-то звучит. Может, вам будет легче, если расскажете?
– Не думаю.
– А если попытаться, и тогда…
– Знаете, что я сейчас чувствую? – прервал ее Дэн.
– Что?
– Усталость.
Резко оттолкнувшись от стола, он встал, подхватил миску с макаронами, отнес в кухню и опрокинул в раковину, явно получая удовольствие от последовавшего шлепка.
Он еще готов допустить, что обязан предоставить этой женщине заботу, покровительство. Но его личная жизнь ее не касается. И никого не касается.
– Сегодня устроитесь на моей кровати. Не допущу, чтобы вам было здесь неудобно.
И опять быстрый укус вожделения. Эти ее вопросы, эти ее аристократические манеры… сводят его с ума. Он повернулся.
– Мы можем с вами разделить кровать.
