Я понял, что мне не удастся ее переубедить. Жестокий мир порождает жестоких людей. Основные качества закладываются в нас в детстве, и я подозревал, что детство у Карин выдалось крайне тяжелым.
Интересно, что мой наставник Мигель и даже мой второй наставник Исидро, пусть и в меньшей степени, рассуждали примерно так же, а мои идеалы оказались так далеки от их собственных.
Я не сомневался, что Мигель в этой ситуации перебил бы всех гоблинов просто из осторожности. И почти не сомневался, что то же самое сделал бы и Исидро. Как поступил бы дон Диего, мой приемный отец, я не представлял.
Временами он тоже бывал жесток, но временами — спокоен и мудр.
Мое детство было вполне безоблачным. Меня учили многим вещам, но у меня оставалось свободное время, которое я предпочитал проводить в библиотеке. Наверное, я прочитал слишком много умных и добрых книг, чтобы нормально вписаться в безумие реальной жизни.
В глубине души я понимал, что благородные воители древности вовсе не могли быть такими уж благородными, как об этом пишут в книгах, потому что в таком случае их имена просто не остались бы в истории. Это наверняка были те еще мерзавцы, пролившие реки крови и плясавшие на курганах своих врагов. И эльфы оставили человечеству континент не по доброте душевной, а потому что физически не могли его удержать, противостоя молодой и бурно развивающейся расе.
Большинство исторических и философских трудов в нашем мире написаны именно эльфами, самой старой, и, возможно, самой мудрой расой. Именно эльфы говорят о понимании, милосердии и взаимосвязанности вещей в природе. Может быть, эта мудрость пришла к ним вместе с закатом расы. Может быть, это вообще не мудрость, а попытка оправдать собственное бессилие. Писателю не заглянешь в голову и не узнаешь, что он на самом деле имел в виду и какие цели преследовал при создании каждой книги.
История — это мутная вода, а истина находится где-то на дне, и разглядеть ее практически невозможно.
Исидро утверждает, моя главная проблема в том, что я думаю слишком мало.
Мигель утверждает, моя главная проблема в том, что я думаю слишком много.
Но в одном они достигли взаимопонимания — оба утверждают, что я начинаю думать не вовремя.
Исидро говорит, что я совсем не думаю, когда составляю заклинание, и не просчитываю всех его последствий. Мигель говорит, что я думаю о посторонних вещах во время тренировочной схватки, поэтому ему, однорукому старику, не составляет никакого труда меня побить.
