Наконец этот день наступил, и бай Койчо, выкликая нас по номерам, начал раздавать конверты с деньгами, присланные с завода. Сразу со всех сторон послышались недоуменные вопросы и проклятия: почти всем заплатили меньше, чем полагалось по условию. Мне было посчитано всего пять дней работы, нескольких дней не хватало и у Дьяченко. Мы заявили об этом надзирателю.
— За те дни, когда вы работали на кухне, дирекция не заплатила, — пояснил бай Койчо. — Готвачей должны оплачивать сами рабочие.
— Вот проклятые ворюги! — возмутились мы. — Да ведь по условию должен платить завод!
— Я об этом ничего не знаю. Что мне дали, то и раздаю, а если вы недовольны, идите и разговаривайте с тем, кто заключал с вами это условие.
После долгой ругани и недолгих дебатов все русские решили немедленно бросить работу. Собрав свои манатки, мы отправились прямиком на цементный завод и заявили, что хотим говорить с директором. Вышедший к нам чиновник сказал, что он в отъезде, а без него никто не вправе вступать с нами в переговоры и что-либо менять в условиях. На это мы ответили, что, если так, расположимся тут лагерем и будем ждать возвращения директора, а до тех пор никого из завода не выпустим и туда никого не впустим.
Через полчаса директор нашелся. Сам он выйти к нам побоялся, но уполномочил на переговоры кассира. В результате Дьяченко и мне тут же было уплачено все, что нам причиталось, а остальным еще раз торжественно обещали, что в случае возвращения на работу с этого дня всем будут платить максимальную “надницу”, то есть 75 левов. Поверили этому и остались человек пятнадцать, а остальные отправились прямо домой, в казарму.
Житейские мелочи
В казарме нас ожидали две новости: во-первых, все задержавшиеся в Тырново-Сеймене офицеры нашего училищного персонала, семейные и холостые, на днях уезжают в Софию, куда был официально переведен кадр Сергиевского артиллерийского училища. С нами остаются только начальник группы полковник Мамушин и капитан Федоров117 — хозяин Офицерского собрания и находившейся при нем продуктовой лавочки. Это событие для нас, молодых офицеров, имело положительную сторону: в казарме освобождаются четыре большие, светлые комнаты, куда мы сможем теперь перебраться из подвала.
Вторая новость была еще приятней: приближалась Пасха, и Мамушин нам сообщил, что к этому празднику съедутся все сергиевцы, работающие в относительной близости, то есть около пятидесяти человек, с тем чтобы отговеть и провести Пасхальную неделю вместе, по-офицерски. После заутрени намечаются общие разговины, а потом еще два торжественных пиршества — одно в своем семейном кругу, второе с приглашением кунаков-кубанцев, которые, разумеется, ответят нам тем же. Повседневные трапезы тоже будут совершаться по возможности совместно, в нашем собрании, а в субботу праздничная программа закончится устройством шикарного “Белого бала” (офицеры должны быть в белых гимнастерках, а дамы в белых платьях), на который будут приглашены все дамы и барышни русского гарнизона, включая старших гимназисток. На оплату всех этих увеселений каждый участник должен внести чистоганом пятьсот левов и, конечно, помогать в устройстве празднеств своим личным трудом.
