– Прохладно. Ты можешь простудиться, а скоро праздник. Красный, сопливый нос тебе не к лицу, я заметил. Иди и оденься.
Потом он подал ей платья, упавшие на камни и улыбнулся:
– Ну же. Иди.
Наконец, она смогла пошевелиться, схватила обновки и бросилась с ними в чащу леса наперегонки с ветром, путавшимся в её босых ногах. Несмотря на холод, ей хотелось омыть своё тело в ручье, прежде, чем надеть чистые, белые одежды, от которых пахло свежей травой. Почти не чувствуя этого холода, она натирала себя глиной, смывала её с тела вместе с остатками прошлой жизни. Она, то смеялась, то замирала, обхватив себя руками, и всё время видела в росинках на пожелтевших листьях, в каплях, невысохших на камнях пылающие глаза Риголла. Она почувствовала ЭТО первый раз в жизни и поняла, что чувствует. Её цыганская кровь не дала бы сейчас ей замёрзнуть, даже просиди она в этом ручье до вечера. «Нужно быть осторожной, не стоит спешить. Я понравилась ему… Он…. Только не торопиться. Всё возможно…, это возможно, но не сейчас. Пока я ребёнок для него. Только ребёнок. Уже не совсем. Не спешить» – мысли свивались в её голове в коконы, снова разматывались, рвались, она никак не могла сосредоточиться и решить, как вести себя дальше. Подумав, что лучше всего сделать вид, что ничего не было, или, что незачем придавать какое–то значение тому, что было, она вылезла из ручья, промокнула воду старой одеждой и надела новую. Платья приятно легли на плечи, мгновенно превратив холод в лёгкий покалывающий жар, сапоги были слегка великоваты, но зато хорошо согревали ступни. Она спрятала рваные юбки и рубаху под большой камень и только бабкин платок снова повязала на бёдра на цыганский манер. Потом она посмотрела на своё отражение в ручье и осталась весьма довольна. Постояла ещё немного, вспоминая цыганскую песню, о девушке, ждущей своего Баро. Это была длинная песня. В ней рассказывалось о неразделённой вначале любви, о колдовстве, о том, как цыганская девушка отказывается от богатого жениха, от помощи колдуньи, от воли родителей и ждёт, и, в конце концов, добивается того, что её возлюбленный приходит к ней ночью. Вообще-то эта песня заканчивалась плохо, как большинство цыганских историй: на утро любовников убивали. Дану такой конец не нравился, и она придумала свой, где девушка со своим возлюбленным убегают из табора, и никто больше их никогда не видит.
Уже немного начинало темнеть, когда Дану вернулась домой. Риголл вышел ей навстречу, услышав её шаги, несмотря на то, что она старалась идти как можно тише. Он был явно встревожен, он ждал и беспокоился, и даже не скрывал этого. О, это было так приятно, она улыбнулась.
