– Ты не подумай ничего такого. Про сценарий. Он, знаешь ли, уже почти готов. Жарко нынче в Лос-Анджелесе очень. А Стокгольм, сама понимаешь… – Ехидство Олафа меня только ещё больше заинтриговало.
– Так, парни. Куда мы летим? Или я сойду на ближайшей остановке. Где там? Ага, в Хельсинки.
– К Богу. Летим.
– Не надо шутить, пожалуйста. Мы в самолёте, и мне может быть страшно, а вы про Бога.
– Нет, он не страшный. Он просто Бог, без которого у нас ничего не решается.
– И…, его резиденция в Стокгольме?
– Нет, конечно. В Стокгольме его любимая кофейня, где он переживает очередной творческий кризис. А резиденция…, кстати, в Лос-Анджелесе есть одна из его резиденций.
– Ага. А можно поподробней.
– Про кофейню? Так ты её увидишь часа так через три, я думаю. Или про резиденцию?
– Нет, про Бога.
Они уставились на меня, как будто я спросила что-то, что всем известно, ещё с раннего детства.
– Ну, не сильна я в вашей религии.
– Религии? Ах, да! Чёрт! Мы же тебе ничего о нём не говорили. Знаешь, просто такое ощущение странное – Сеймон повернулся ко мне всем корпусом, давая понять, что я должна приготовиться слушать его долго и внимательно. – Как будто, как будто не пять дней прошло, а мы уже годы вместе маемся.
– Пять?
– Да, не суть: пять – шесть. Важно впечатление. Прав был Олаф, что нам нужно в Россию, что только здесь, ах, нет, уже там,– сказал он, глядя в иллюминатор – мы найдём недостающий…, то есть тебя.
– Ага. И представите меня Богу на его суд. Беспристрастный и справедливый?
Они переглянулись.
– Вообще-то, скорее… принесём тебя в жертву.
– Без замены, по кельтскому обычаю?
– Без замены.
– Ладно. У меня опять-таки нет выбора?
– Это верно – сработал рефлекс.
– Могу я хотя бы поинтересоваться о… сущности того Божества, коему на заклание меня отправляют. Это – всемогущий и вездесущий… или он отвечает за какое-либо одно проявление киномироздания?
– Скорее первое. Потому что он ещё и директор собственного театра. У тебя, кстати, нет какой-нибудь пьески на примете?
– Есть, кстати.
– О, можешь её перевести на английский, пока летим? Он с другими языками не очень…. Хоть и Бог.
– Без надобности. Она и написана-то была не по-русски, чтобы соблазна не было её куда-нибудь пристроить.
– Покажи! – заверещали они дуэтом так, что подошла бортпроводница:
– Что-нибудь желаете?
– Да! То есть, нет. Мы её желаем – показал Сеймон в мою сторону пальцем весьма невежливо и многозначно, и стюардесса, смущённо улыбнувшись, отошла от нас к другим пассажирам.
