Доехав до последнего перед Нахчиваном сисианского села, за Базарчаем у склонов горы Эрикли автобусы остановились. Дорогу им преградила еще одна группа вооруженных армян. Избивая всех без разбора - женщин, детей, стариков, их выгнали из автобуса, отняли все деньги, золото, раздели.
Ненастным днем 2 декабря сто семь последних урудцев перешли Эрикли и добрели в Нахчиван.
ГЛАВА 7
Письмо
В ночь накануне отъезда Эриха из Баку мы простились с ним около гостиницы в центре города. На самом краю той исторической площади, которая стала свидетельницей стольких перемен в жизни Азербайджана.
Сейчас она была тиха и пустынна. Но, казалось, ее пространство хранило голоса семисоттысячных митингов, огни костров, гул БТР-ов и эхо выстрелов, наполнивших однажды наш цветущий приморский город слезами отчаяния и ужаса.
В туманной дымке, наползающей с Каспия, темнели зубчатые башни здания Дома Правительства, похожего в лунной мгле на дворец какого-нибудь легендарного хана из восточной сказки. Тихо журчали струи фонтана.
Я проводил своего нового знакомого взглядом и уже собирался сесть в машину, как мне показалось, что из тени кустов следом за ним ко входу в гостиницу выдвинулась какая-то фигура. Они сблизились. Эрих остановился. Я подумал, что надо вмешаться, но не успел я сделать и шага, как мой знакомый обернулся в мою сторону и успокаивающе помахал рукой. Я увидел, что они начали разговаривать, и Эрих кладет руку на плечо незнакомца.
Вскоре пришедшее из Москвы письмо разъяснило мне тайну той ночной встречи.
...Мы заканчивали наш с тобой разговор при прощании, уже выйдя из машины, и не подозревали, что были здесь не одни в тот поздний час.
Этот наш с тобой бесконечный разговор, наполненный твоей болью и моими впечатлениями от поездок в Армению и Нахчиван, от встреч и бесед со множеством людей, частью из которых я обязан тебе.
Я направился к гостинице, но мне так хотелось еще одному побродить по Баку, поразмышлять над всем увиденным за последнее время, и тут я услышал сзади чьи-то шаги... Это оказался старик, которого я и раньше замечал неподвижно сидящим около входа в отель с газетой в руках, которую он никогда не читал. Порою, он, слегка улыбаясь, чем-то кормил выводок пестрых котят от прижившейся, видно, в гостинице кошки.
В тот вечер он засиделся в скверике допоздна и невольно слышал то, о чем мы с тобой говорили, прощаясь.
- Сынок, - сказал он мне, - ты попробуй сделать так, чтобы все, наконец, поняли! Я уже очень стар... Душа моя на нитке висит. Мне пора уходить... Почему же я не имею права совершить свой последний путь от порога родного дома?
