Девчонки выделили нам кашу и хлеб. Каша оказалась овсянкой, и то, что её плюхали в ладони, настроения не улучшало. Бачок и картонный ящик никто забирать не спешил, зато вдруг вагон дёрнулся, лязгнул, по полу загуляли сквознячки, и я понял, что мы едем. Вот тут я не выдержал:
— Куда нас? — спросил я сразу у всех и ни у кого. Ответил курносый:
— Перед паровозом поставили. От партизан. Да всё как всегда.
— Перед каким паровозом? — не понял я. — Зачем перед паровозом?
— Товарисч не из нашей камеры, — заметил приблатнённый. — Он сел не на тот поезд.
— Можно подумать, что ты тут всю жизнь мечтал оказаться, — огрызнулся я. Он покладисто согласился:
— Тоже верно… А перед паровозом нас пускают уже две недели, чтобы партизаны состав не подорвали. Вся округа знает, что в вагоне гоняют младших из детского дома. Под это дело они своих раненых с фронта вывозят, а на фронт, само собой, гонят подкрепления и технику. Знают, что наши ничего делать не станут. Вот и вся история.
— Ччёрт… — процедил я и яростно облизал ладони. Чуть не спросил, где помыть руки и свирепо вытер их о стену. — Вы тоже из детдома, что ли?
— А ты? — спросил курносый.
— Я нет… Я беженец. Из Новгорода. В общем, так получилось…
— Мы тут все беженцы и у всех так получилось, — сказал белобрысый. — Кто постарше, я имею в виду. Из детдома младшие и девчонки. Их сперва не трогали, как они тут застряли. В одном селе. А потом раз — и сгребли…
Я посмотрел в сторону младших. Девчонки собрали тех полукругом, и од-на из них что-то строго говорила. Я различил слова: «СССР… Сталин… война… фашисты…» Политработа. Великая вещь, как говорил «АСК». Но мне-то что делать?
— Бежать не пробовали? — деловито спросил я. Все пятеро переглянулись. Курносый сказал:
— Они предупредили, что младших убьют, если кто-то сбежит. У них это быстро.
— Сволочи, — искренне сказал я и сообразил вдруг, что это касается меня напрямую! Я тоже во всём этом по уши! — Давайте познакомимся, что ли… Вот честное слово, я не провокатор. Я Борька. Шалыгин.
— Сашка Казьмин, — протянул мне руку курносый.
Блатнячок оказался Гришей Григорьевым (я так и не понял, правда ли это). Сельских ребят звали Савка Пантюхин и Тошка Буров. Белобрысый оказался Колькой Витцелем.
— Так ты немец, что ли? — удивился я.
— Я советский человек, — упрямо сказал он. — И родители у меня советские люди. Мне эти, — он мотнул куда-то головой, — уже говорили, ты, мол, фольксдойче, твоё место в наших рядах… Пусть подавятся своим местом, гады, фашисты…
