(8) Вставка: Не об идоле Хубале ли речь?
Тут появляется отец Ибрагима: "Что ты натворил?!" - "Это не я", - отвечает. И оправдывается: принесли-де паломники в жертву идолам муку, а те спор меж собой затеяли. Один кричит: "Я поем раньше!" Другой: "Нет, я!" А самый крупный разозлился, встал... - Видишь, - говорит отцу Ибрагим, - палку в его руке? Разбил он идолов!
- Ты издеваешься! - возмутился отец. - Что могут истуканы?!
- Вот ты и ответил, что ни к чему не пригодны!
Но кому поклоняться? - будто очнулся Ибрагим. И ответил себе: Солнцем очарован, но оно зашло. Луной очарован, но туча её закрыла. Туче поклонюсь, но ветер её разогнал. Ветер - вот бог, но не свалит он идущего человека! Человеку?! Кто ж слабому из слабых поклоняться станет?! Так кто Он, властвующий над всеми? Фараон?!
Картина возникла и исчезла.
- Я ещё не готов к ответу, о старец! - Но тогда именем моего Единого и Вездесущего прошу ответить: скажи, что тебе привиделось во сне этой ночью? - Летал меж звёзд. - А вчера? - Ходил по морю, и волны меня не поглотили. - Снятся ли тебе пожарища? - Прошёл однажды сквозь бушующее пламя, и оно, как дуновение прохлады, касалось щёк моих. - Видишь ли во сне земные дали? - Пески пустыни снятся, белые и шелковистые, беру в ладонь, струятся, чистые, как вода Замзама, меж пальцев.
- Ещё у меня просьба!..
Мухаммед по просьбе монаха - показалась странной - расстегнул ворот своей рубахи, и Бахира удовлетворенно вздохнул, увидев царапину на его груди. Потом просил спину показать: так и есть - меж лопатками явственно обозначена печать!* И больше ни слова Мухаммеду: сновидения юноши и шрам на груди, похожий на след кровососной банки, совпадали с описаниями, что имелись в книгах. Тут же пригласил монах Абу-Талиба, велев Мухаммеду на время покинуть их.
______________ * Скептики, коих немало в мирах этих и тех, зачастую судят друг о друге, прибегая ко всем оттенкам чувств, жестов и мимики, - от подобострастия и лести до - пройдя через иронию и ухмылку - издёвки. И они сказывают... - тут суждений не на одну книгу! - что печать на спине Мухаммеда была всего лишь огромным родимым пятном величиной с куриное, а для кого - с перепелиное, яйцо.
- Кем тебе доводится юноша? - спросил.
- Он сын мой, - ответил Абу-Талиб.
- Неправду изрекли твои уста, - возразил Бахира. - Он, как о том мне открылось, сирота. Отца его не должно быть в живых!
- Ты прав: он сын моего покойного брата. Но и тебе я молвил правду: племянник мной усыновлён. - Это ответ истинный. Теперь внимательно слушай меня! Я узрел святость в юноше! - Изумлённый Абу-Талиб растерялся, не зная, что сказать. - Да, именно то, что ты услыхал, и я удивлён не меньше твоего! Монах, спеша избыть накопившееся, быстро заговорил об особом сиянии очей Мухаммеда, тайном знаке - шраме на его груди; что прихода Мухаммеда люди ожидают именно теперь, когда земля погрязла в нечисти безверия, жестокостях и разврате, а невежество поставлено на большую высоту, и что о явлении пророка сказано в древней книге. Не вставая с места, протянул руку к нише в келье, достал книгу в кожаном переплёте, приложил к губам: - Моё дело сказать правду, которую узрел, не заставляя верить в неё. Возвращайся, настоятельно просил, - с ним домой, но опасайся, - предупредил, - иудеев! Именем Бога Единого тебя заклинаю: если приедешь с Мухаммедом в Сирию, иудеи убьют его!
