Во-первых, в отличие от него я никогда не был склонен недооценивать умственные способности своего противника. Мориарти обладал феноменальнейшим интеллектом. Восхищение, которое у меня всегда вызывал его безупречно работавший мозг, сравнимо разве что с отвращением, которое я питал к совершаемым им гнусным преступлениям, разработке которых он посвятил свой уникальный дар. Поэтому я мог изучать Мориарти не предвзято, а бесстрастно — как некий образец под микроскопом. Исследуя его преступную натуру, я пришел к заключению, что мы очень близки по складу ума. Это позволяло мне предвидеть ход рассуждений Мориарти и предвосхищать любое его действие с такой легкостью, словно я проник в мозг изощренного убийцы.
Я задал себе следующий вопрос. Что бы я сделал на месте Мориарти, если бы столкнулся лицом к лицу с таким противником, как я, зная, что встреча может закончиться для меня роковым исходом? Ответ очевиден: я постарался бы устроить все так, чтобы, по крайней мере, в будущем жизнь противника зависела от меня или моих сообщников.
Вторая ошибка Мориарти состояла в том, что осуществление задуманного плана он поручил ван Вику. Склонный к грубому насилию капитан как нельзя лучше подходил для совершения убийства и был необходим на заключительном этапе, но ему недоставало воображения, присущего аферистам и мошенникам. Когда вчера вечером он появился здесь, на Бейкер-стрит, и принялся угощать нас историей об исчезновении почтенного пассажира мистера Пеннингтона, я сразу заподозрил неладное.
— В самом деле, Холмс? — удивился я. — А мне его история об исчезнувшем пассажире показалась правдоподобной. Что заставило вас усомниться в ее правдивости?
— Поведение мисс Пеннингтон, дочери вымышленного пассажира. И в этом случае все становится понятным, стоит только представить себя на месте другого человека. У юной девушки на борту судна в бурную темную ночь исчезает отец. На ее месте я прежде всего поднял бы на ноги других пассажиров из соседних кают. А нам говорят, что мисс Пеннингтон вместо этого выбежала на палубу и обратилась к помощнику капитана.
Возможно, я и не обратил бы внимания на это несоответствие, если бы не письмо, которое мисс Пеннингтон якобы написала мне. Оно, несомненно, было написано рукой молодой девушки, но в почерке не было ни малейших признаков волнения и беспокойства, которые так естественно ожидать от человека в ее состоянии.
В письме мисс Пеннингтон упоминала о каком-то деле, которое якобы я расследовал и о котором ей рассказал отец. Я решил проверить свои подозрения и спросил у ван Вика, знает ли он, о каком деле упоминает мисс Пеннингтон. Вот тогда капитан подтвердил мои подозрения. Ему так не терпелось заманить меня на борт «Фрисланда», что вместо того, чтобы сослаться на свою неосведомленность, он совершил грубую ошибку, назвав дело Блэкмора.
