С этой точки зрения это был совершеннейший, поразительный переворот, потому что эти документы писались вовсе не для вечности, они писались для секунды, для минуты, “прочти и выброси”. Никто решительно себя не контролировал в вопросе о том, что за язык там будет. Не было никакого понятия, что надо писать изысканно, престижно и по-церковнославянски. Писали более или менее так, как говорили, т. е. практически записывали так, как бы они это сказали устно. И это совершенно бесценный документ, ни в каком литературном произведении мы ничего похожего не находим, потому что литературное произведение — это всегда акт некоторого причесывания, специального приведения в определенное стилистическое состояние того, что записано. А тут записка вроде того, что я вам говорил, записка жене “пришли рубашку, рубашку забыл”. Было довольно очевидно, что человек не заботился о том, какие морфологические и синтаксические формулы он там употребляет, он просто как говорил, так и написал.
Тем самым мы теперь располагаем фондом документов, написанных на самом что ни на есть живом древнерусском языке. Это самое большое приближение к тому реальному языку, на котором говорили люди того времени. Никакой литературный документ такой непосредственной передачи этой формы языка не дает. И тогда действительно выяснились вещи, которых лингвисты не знали.
Оказалось, что эти документы написаны на специальном диалекте, на отдельном, не таком, как классические древнерусские известные нам тексты. Конечно, тот же самый язык, разница была не настолько велика, чтобы затруднять понимание. Но, тем не менее, это был другой диалект, который мы сейчас называем древненовгородским, поскольку совершенно явно по территории он был приурочен к Новгороду и его государству. Кое-какие маленькие элементы этого новгородского диалекта были лингвистам известны по “ошибкам” в текстах, написанных в Новгороде. Когда вдруг какая-то форма в чем-то отклонялась от стандарта, если это повторяется, то есть подозрение, что это не случайное отклонение, а что так просто говорили, и это была своя диалектная форма, которая считалась непрестижной, но время от времени проникала в запись. Естественно, было представление о том, что эти маленькие диалектные особенности иногда проскальзывали.
Одну такую особенность я назову. Нормальное склонение существительных мужского рода стол, дом, человек, Петр, Иван и т. д. имеет в исходной форме (именительный падеж единственного числа) нулевое окончание. Сейчас нулевое, в древности это было оконча-ние — ъ (“ер”), что-то типа краткого ы-образного гласного: Иванъ, Петръ и т. д. В Новгороде же иногда в качестве ошибки проскальзывала вместо формы Петръ форма Петре, вместо формы человекъ форма человеке, вместо формы хлебъ форма хлебе, вместо посадникъ — посаднике, причем именно в той же форме, именительный падеж единственного числа, скажем, посаднике приходит. То же могло быть и в прошедшем времени, скажем, посаднике дале — это не множественное число, как иногда ошибочно читают соответствующие тексты, это то же самое, что посадник дал, но с таким “е”.
