Да тут еще на город навалились знаменитые лондонские туманы. Никакие факелы не помогали, их света хватало на расстояние вытянутой руки, не более. Владельцы кабачков и таверн терпели колоссальные убытки. Иные закрывались вовсе. С наступлением сумерек редкий смельчак рисковал без крайней надобности выходить на улицу.
В столице наступило время грабителей и убийц. Если раньше эта нечисть промышляла только на окраинах и в порту, то в разгар чумы, под покровом лондонских туманов, группами и по одиночке, они почти открыто разгуливали по центральным улицам, отирались возле моста, поджидая запоздавших прохожих.
Крики несчастных о помощи тонули в густом лондонском тумане.
Наутро в сточных канавах, почти на каждой улице, находили не только бродяг и больных, умерших от чумы, но и ограбленных, с перерезанными горлами и раздетыми почти догола.
Городские власти, опасаясь распространения беспощадной чумы, бороться с которой не было никаких средств и возможностей, попросту запретили всяческие сборища. В первую очередь, разумеется, театральные представления. Часть трупп отправилась бродяжить по стране. Многие из актеров вообще побросали работу.
Самой собой, драматургам тоже делать было совершенно нечего. И наши трое друзей разъехались в разные стороны. Как-то так получилось, что они не успели даже толком попрощаться друг с другом, ни о чем не успели договориться.
Андервуд заперся у себя в родовом замке, в нескольких часах езды от Лондона, Уайт месяцами не показывал носа из Публичной библиотеки, поскольку она располагалась прямо напротив его дома, только дорогу перейти, а Шеллоу вообще уехал куда-то за границу.
Встретились друзья только через два года. Их ждало невероятное открытие. Вильям «Шекспир» ни на один день не прекращал работу. Более того, неизвестно, какие ухищрения пустил он в ход, кто был его покровителем, но городские власти только одному театру «Глобус» разрешили играть в столице. А сам «Шекспир», став одним из пайщиков этого театра, успел поставить в нем пять «своих» пьес.
Уайт и Шеллоу поначалу не поняли, что собственно произошло. Они были уверены: все, увидевшее свет рампы под именем «Шекспир», написано самым плодовитым из них, а именно, Андервудом. Каково же было их изумление, когда, вернувшийся из своего длительного и добровольного изгнания Андервуд заявил, что то же самое думал о них. Он был уверен, все пьесы, написанные «Шекспиром» за последние два года, созданы его друзьями, Уайтом и Шеллоу.
