Пошатываясь и натыкаясь на все углы, Вильям с трудом выбрался из трактира. Только здесь, на темной улице, под ослепительно яркими звездами, он смог перевести дыхание.
Сначала пошел не в ту сторону. Спохватившись, повернул к своему дому, то есть, к театру, и опять услышал за спиной четкий стук шагов.
В одном из переулков, изловчившись, он сумел ухватить преследователя за шиворот и приставил ему к горлу нож. Каково же было изумление, когда он увидел знакомое лицо партнера по сцене.
— То-омми! — воскликнул Вильям. — Шпионишь за мной?!
Через полчаса Вильям уже расхаживал по своей тесной каморке большими шагами. Насколько это было возможно. Томми застыл, как изваяние, посреди комнаты. В его огромных, красивых глазищах застыло нечто большее, чем просто страх.
— Раздевайся! — нарочито грозным тоном произнес Вильям.
— Как ты… смеешь… Вильям!? — прошептал юноша.
— Раздевайся, юноша! Раздевайся! Буду тебя сечь и пороть! Ты заслужил это наказание! — продолжал Вильям с затаенной усмешкой. Помолчал. Потом добавил. — Я жду!
— Ты не посмеешь… Вильям!
— Еще ка-ак посмею…
Томми испуганно прижал руки к груди. Отшатнулся. Опустился на сундук и вдруг… совершенно по-женски разрыдался.
Самое поразительное, что это ничуть не удивило Вильяма. Он опустился на колени рядом с Томми и начал гладить его по волосам.
«Бедная девочка!» — думал Вильям. «Как надо любить театр, чтоб рисковать жизнью! В нашей старой доброй Англии, любой женщине, рискнувшей выйти на подмостки, отрубят голову без всяких разговоров! Хотя, может… не только любовь к театру…»
— Томми, девочка моя… А ведь ты… ко мне неравнодушна!
— Много о себе понимаете… мистер Шекспир! — всхлипнула она.
— Да, да… Как я раньше этого не замечал.
— Вы ничего, кроме сцены, не замечаете… мистер Шекспир!
— Рисковать жизнью… Кстати, как тебя зовут?
— Элиза… — всхлипнула девушка.
— Милый мой, Томми… тире… Элиза… Что же будет дальше?
— Не ваша забота… мистер Шекспир!
Еще долго Вильям успокаивал девушку, гладил по волосам и что-то шептал на ухо. Что именно говорил, не узнает никто никогда.
Трое друзей так и не дождались Вильяма той весенней ночью.
«Хорошо бы сейчас съесть жареную курицу!» — думал Шеллоу.
«Кажется, мы поставили не на того петуха!» — думал Уайт. Кроме театра, он увлекался петушиными боями и знал в этом толк.
— Еще не вечер! — поставил точку Андервуд. Он любил, чтобы последнее слово всегда было за ним.
И Андервуд оказался прав.
5
Весна того года принесла в Лондон не только театральный бум. Она принесла с собой смерть. Беспощадная чума! Бич всех крупных городов конца шестнадцатого века. Сотни горожан в одночасье заболевали и умирали. Каждое утро в канавах, выкопанных прямо посреди улиц для стока нечистот, специально созданные команды помощников лекарей длинными баграми вылавливали умерших за ночь. Редкие прохожие, зажав носы платками, испуганно жались по дощатым тротуарам поближе к стенам домов и торопились проскользнуть мимо.
