Блеснув острыми глазами из-под нависших густых бровей, старый мастер взглянул на Таира.
- Что, не веришь, сынок, что я видел Кирова? - сдержанно спросил он, прочитав сомнение в глазах юноши.
Щеки Таира загорелись. Едва не прервав старика на полуслове, он торопливо ответил:
- Нет, верю! Только... Неужели вы были... друзьями?
- Сергей Миронович держался со всеми просто. Мы подружились с первой же встречи. - Старик глубоко вздохнул. - Эх, подлые предатели совсем еще молодым отняли его у нас, а ему бы еще жить да жить!.. Он не забывал меня и после того, как уехал в Ленинград. Писал несколько раз. Всегда спрашивал обо мне, если кому случалось ездить туда. - Усталые глаза мастера увлажнились, и он сокрушенно покачал головой. - Когда я узнал о его смерти, постарел самое меньшее на десять лет. Много хорошего он сделал для Азербайджана. Предательская пуля, сразившая его, словно ударила в мое сердце... - Искры гнева засверкали в глазах мастера. Он взмахнул сжатой в кулак рукой и стиснул зубы. - Пойдем, сынок, пойдем!.. Каждый раз, когда я прохожу по этим местам, вспоминаю его. Когда я бурил вон те скважины, что ты видишь, он дни и ночи проводил здесь. Редко найдешь человека, который так хорошо понимал бы душу рабочего, как он...
Старик, казавшийся с первого взгляда слишком крутым и суровым, совершенно преображался, когда говорил о Кирове. Он подобрел, стал сердечным и трогательным, как отец. Таир невольно проникся к нему уважением и еще не совсем осознанным чувством глубокой симпатии. Старый рабочий, с которым дружил Сергей Миронович, очевидно, не мог быть плохим человеком. И уже не робость ученика, не холодную настороженность чувствовал он, шагая рядом с мастером. Им владело гордое сознание того, что идет он плечом к плечу с другом Кирова.
Они подошли к трамвайной остановке, и мастер попрощался со своими спутниками. Когда фигура старика скрылась за углом, Таир признался Джамилю:
- Всю ночь мое сердце не знало покоя. Я думал, что все полетело прахом.
- Почему ты так думал?
- Да как же? Ведь со вчерашнего вечера он ни разу не посмотрел на меня добрым взглядом.
- Ты ошибся, старик очень добр и бывает ласков. Другого такого не сыщешь. Правда, на работе он строг. Шутка ли, двух сыновей послал на фронт, и ни один из них не вернулся. Может быть, из-за этого он старается меньше бывать дома. Старуха день и ночь плачет, ну и сердце его, сам понимаешь, не выдерживает...
Все время по дороге в общежитие Таир был молчалив и задумчив, а после завтрака сразу же уселся за письмо к матери. После приветов и добрых пожеланий всем друзьям и знакомым он принялся расхваливать Баку, сообщая при этом, что город в тысячу раз красивее, чем можно было судить по рассказам Джамиля. Далее Таир написал матери, что остается работать на промысле, и в конце письма просил прислать ему саз, если случится оказия. Сложив письмо треугольником и написав адрес, он улегся на новенькую койку, которую поставили в той же маленькой комнатке рядом с койкой Джамиля. Но уснуть Таир не мог. Все, что он увидел и услышал за эти два дня, всплыло в памяти, и, наконец, он вспомнил о Лятифе.
