Работают они не каждый вечер. Как и я, они не подчиняются расписанию.
Если хотя бы одна из них на месте, я иногда остаюсь. Если нет — выпиваю пива с Марией и ухожу. Другие меня не интересуют.
Случается, что и та и другая на работе, тогда я ангажирую обеих сразу.
Поймите, я уже не молод. Свой точный возраст я называть не стану, просто скажу, что пламя еще теплится, но, чтобы вода закипела, иногда приходится его раздувать. Как в той угольной печурке из моего коттеджа в Англии.
Когда мы собираемся втроем, бывает очень даже весело. Я заказываю самую большую комнату в заведении, на верхнем этаже, с видом на узкую улицу. В этой комнате стоит капитальная кровать в два метра шириной, туалетный столик, большое зеркало и несколько деревянных стульев. Мы медленно снимаем друг с друга одежду. Клара никогда не позволяет Диндине раздевать себя, так что приходится мне. Диндина не так привередлива. Наверное, Клара действительно задавака, а может быть, она просто завидует Диндининой полной груди. Меня они разоблачают на пару.
— Ты что-то потолстел, — каждый раз говорит Клара.
Я качаю головой.
Мне нечего стыдиться своего тела. Всю жизнь я по необходимости держал его в хорошей форме. Когда я путешествую, то неизменно выбираю гостиницы с сауной и спортзалом для постояльцев. В Майами я жил в комнате, при которой имелся собственный спортзал. Если ничего такого под рукой нет, я обхожусь бегом. Охота на бабочек в горах — тоже неплохая тренировка.
— Ты ешь слишком много макарон. Тебе нужно жениться, чтобы жена приглядывала, как ты питаешься. Лучше всего… — голос Клары становится задумчивым, — на молодой, чтобы она о тебе заботилась. И еще, похоже, жизнь в Италии тебе не на пользу. Тебе надо переехать туда, где нет макарон, а вино стоит дорого.
Диндина не разговаривает. Она предпочитает сразу перейти к делу. Мы лежим на кровати, окно распахнуто, свет уличного фонаря полосками проникает сквозь закрытые ставни. Клара начинает с разговоров, а Диндина уже перешла к действиям — гладит мой живот, пропускает между пальцами волосы на груди. Целует мне соски, посасывая и покусывая, будто мышка грызет вафлю.
Клара целует меня в губы. Ее поцелуи всегда остаются нежными, даже в исступлении страсти. Она не проталкивает язык мне в рот, как это делает Диндина, а проникает туда тихо и незаметно. Я почти не чувствую его, пока он не соприкасается с моим.
Диндина первой забирается на меня. Она вытягивается во весь рост и, оставив соски, покусывает мочки ушей. Клара кладет руку Диндине на бедра, просовывает пальцы ей между ног и поглаживает сразу и мои ноги, и ее. Мне это всегда кажется странным — Клара не позволяет Диндине себя раздевать, но при этом ласкает ее и позволяет себя ласкать.
