И наконец, пока я у себя в квартире, я полный хозяин своей судьбы. Меня может застать врасплох землетрясение — в этой части Италии они случаются. Я могу задохнуться от избытка бензиновых выхлопов. Во время летней грозы в меня может попасть молния — нет места лучше, чем наша лоджия, чтобы наблюдать за поединками богов, — или на меня может свалиться обломок разбившегося самолета. Это в порядке вещей. Никто не застрахован от таких случайностей.
От чего я здесь застрахован — так это от предсказуемых опасностей, от тех рисков, которые можно заранее оценить, проанализировать и предотвратить: от человеческих злоумышлений.
Рано утром я выхожу из дому. Vialetto хранит в себе ночь еще полчаса после того, как рассветет. На Виа Черезио я поворачиваю налево и дохожу до пересечения с Виа де Барди. Останавливаюсь напротив старого дома, самого старого в городе, если верить синьоре Праске. Под самой крышей видна десятисантиметровая трещина — след времени, сотрясения дальних вулканов и вибрации, вызванной грузовиками на Виале Фарнезе. В этой трещине обитает колония летучих мышей, многие тысячи. Стоя в рассветный час на перекрестке, я смотрю, как они возвращаются домой и думаю о Д. Г. Лоуренсе и его pipistrello[20]. Он был прав. Летучие мыши не летают, а скорее мерцают, вычерчивая в воздухе неврастенические параболы.
Иногда, при первом свете дня, я прохожу по Виа Бреньо, пересекаю Виале Фарнезе и захожу в парк Сопротивления 8 сентября. Пинии и тополя тихо перешептываются под первым ветерком, долетающим из долины. Воробьи скачут по аллеям и подбирают крошки, оставленные вчерашними посетителями. Замешкавшиеся летучие мыши охотятся за припозднившимися ночными насекомыми. В кустах шуршат мелкие грызуны, которые, как и воробьи, претендуют на крошки.
В такую рань здесь никого нет. Я вполне мог бы быть призраком, блуждающим по улицам и не замечающим живых. Обычно весь парк в моем личном распоряжении, и это, как минимум, безопасно. Если и есть кто поблизости — прораб, спешащий на работу, влюбленная парочка, еще не разжавшая объятий после того, что синьора Праска несомненно поименовала бы «l'amore all'aperto»[21], ранний праздношатающийся вроде меня, — я могу заранее их увидеть, понять, почему они оказались в парке в такой час, оценить, представляют ли они угрозу, и действовать соответственно.
Иногда я гуляю по вечерам. В это время в городе оживленно, но не слишком людно. Да, толпы еще есть, но есть и тени, куда можно ускользнуть, арки и дверные проемы, где можно укрыться, переулки, по которым удобно убегать. Я могу слиться с толпой, бесшумно исчезнуть в ней, как корабль в тумане.
