. Этим старухам не угодишь.
Первая спальня обставлена просто — двуспальная кровать, сосновый комод, бамбуковый стул и платяной шкаф. Я не из тех, кто любит спать в роскоши. Я сплю чутко. Это профессиональный навык. Комната, набитая покрывалами, подушками, зеркалами и благовониями, притупляет чувства не хуже морфия. Кроме того, я не вожу сюда красивых девушек. Да, у меня двуспальная кровать, но это чтобы было попросторнее. Людям моей профессии иногда нужен простор, даже во сне. У меня жесткий матрас, так как мягкий поролон и пружины — тоже сильнодействующее снотворное; моя кровать не скрипит. Здесь не занимаются — как там это принято теперь называть? — гимнастикой на горизонтали. Громкий скрип кровати стал для многих последним звуком, услышанным при жизни. Я не собираюсь вступать в эту когорту почивших придурков.
Ванная, элегантно отделанная белым кафелем — на некоторых плитках яркими красками изображены горные цветы, — расположена между двумя спальнями.
О второй спальне я пока промолчу.
В конце бывшего балкона находится еще один каменный лестничный пролет — ступени сношены не меньше, чем на главной лестнице. Пока лет двадцать тому назад здание не разделили на квартиры, всякий, кто входил через парадную дверь — а входили все, за вычетом мастеровых и торговцев, — обязательно совершал паломничество на самый верх. Ибо наверху этого пролета расположен венец итальянской архитектуры — восьмиугольная лоджия.
Я поставил здесь выкованные из железа стул и стол, покрашенные белой краской. И всё. Ни единой подушки. Здесь даже нет электричества. На низкой деревянной полке у внешней стены стоит масляная лампа.
Синьора Праска время от времени причитает — как это у меня совсем не бывает гостей, некому полюбоваться лоджией и видом с нее, не с кем встретить утреннюю и вечернюю зарю, не с кем ощутить дуновение летнего ветерка и проследить восход над долиной блистающей зимней Венеры.
Лоджия — моя, она мне дороже любого захожего гостя. Это мое самое укромное место, куда укромнее, чем вся остальная квартира. Отсюда я обозреваю долину и горы и думаю при этом про Рескина и Байрона, про Шелли и Уолпола, про Китса и Бекфорда.
Если сесть в самой середине, под куполом, тебя не увидят ни снизу, ни с соседних зданий. Могут увидеть с крыши или с парапета на фасаде собора, что стоит выше на склоне холма, но по ночам он заперт, а стены — неприступнее тюремных. Башни там нет, и вскарабкаться на это здание сможет лишь самый отчаянный храбрец.
