— Сделайте, пожалуйста, несколько круговых движений головой, медленно, — последовала новая команда.
— А меня тревожит жара, — сказал я, осторожно ворочая шейными позвонками. — Молоко скиснет. Или что вы там едите вместо мяса?
— Вместо мяса употребляют сою, — откликнулся Сикорски уже от двери.
— Ты не волнуйся, Иван, — бодро сказал Бэла, — Твои консервы положили в холодильник, употреблять сою от тебя не потребуют.
— Нет, я теперь буду есть только сою, — капризно возразил я. — Товарищ лейтенант убедил меня, что больным быть вредно для здоровья.
— У вас отличное здоровье, — вдруг сказала врач. — Для вашего возраста, конечно.
Она присела на стул, на котором раньше сидел лейтенант Сикорски, и смахнула со лба прядь волос. С исчезновением одного из мужчин девушка необъяснимым образом изменилась — словно стальной стержень из нее выдернули, словно ослабло поле, защищавшее ее от неблагоприятных условий среды. И стало заметно, что красавица гораздо взрослей, чем была мгновение назад. Что никакая она не девушка, а взрослая, много повидавшая женщина. Ведьма, потерявшая свою гипнотическую силу…
— Ваше лицо кажется мне знакомым, — смущенно призналась хозяйка кабинета, по-прежнему обращаясь ко мне. — Даже не столько лицо, сколько… Не поймите неправильно. Вы у нас, случайно, не лечились?
Бэла предположил, отвернувшись к окну:
— Возможно, ты видела его на площади?
Она помолчала, рассеянно глядя на мой шрам.
— На площади? На какой площади? — Женщина измученно вздохнула. — Я сегодня очень мало спала и шуток не понимаю. Сейчас наш уважаемый товарищ, которому не терпится одеться и удрать отсюда, попробует пройтись от кровати до стены.
Я взял с тумбочки свои шорты.
— Опять она плохо спала… — задумчиво продекламировал Бэла. — Опять ее предали сны…
Ведьма-целительница внезапно встала, закусив губу, сделала два легких шага и закатила начальнику полиции хлесткую пощечину.
Терраса закончилась спуском к бульвару, и вот тут-то, перед самыми ступеньками и немного в стороне, расположились эти чудаки. Мужчина и женщина, оба седоватые, оба дрябловатые, они стояли, подставив солнцу свои лица, и размашисто поворачивались — влево, вправо, влево, вправо. Туловище поворачивалось вместе с головой. Один глаз был прикрыт ладонью, а второй — бесстрашно открыт. Эти двое смотрели на солнце, ловили единственным открытым глазом прямые солнечные лучи, но как бы украдкой, лишь на мгновение погружаясь в море слепящего пламени. Мы молча проследовали мимо, и только потом я полюбопытствовал:
