— А в чем еще наше женское счастье? — резонно вздохнула Ирина Степановна, — Не в работе же…
К счастью, Светка вовремя присоединилась к столь остроугольной утренней беседе.
— Ты кушай, кушай. — Светкина мама, судя по всему, задалась целью утрамбовать в гостей максимальное количество пирогов (с лимоном, творогом, рыбой — ужас моей диеты, ночной кошмар моего "не есть после шести"), салатов, борща, конфет, еще окрошки, девочки, попробуйте, с квасом свежим, и сметанку возьмите…
— Мама! — Светка возмущенно пыталась встать из-за стола. — Хватит кормить меня так, как будто это последний день моей жизни. Мы худеем.
— Успеете еще похудеть в своей Москве. Небось, сидите там на всяких дурацких гамбургерах! А домашний супчик — это совсем другое дело. От него не толстеют. Положить вам еще?
— Нет, Ирина Степановна, спасибо. Я, правда, больше не могу.
— Мама, хватит, прошу тебя. И про еду, и про моих женихов.
— Вот и привези мне жениха в следующий раз. Буду кормить его.
— Мама! Сколько можно! Ой, вот и Женька приехала, все, мама, нам пора бежать.
— Я вам тут завернула с собой пирогов, и пару баночек варенья, — голос Ирины Степановны дрогнул. — Приезжай почаще. Приезжайте вместе.
Мы поспешно допили кофе и распрощались.
— А ты не хочешь ей рассказать правду? Ведь ты у нее не единственная дочь — старшая сестра Светки, Таня, представляла собой как раз идеальный образец "правильной девушки", умница, красавица, работящая, замуж вышла вовремя, как и положено, ребенка родила. — Может быть, она немного успокоится, ну, со временем, конечно, относительно твоей личной жизни. А то ведь это никогда не прекратится. Тебе, по ее меркам, уже страшных двадцать восемь, — я скорчила бармалейскую рожицу, — скоро приедет тебя сватать с каким-нибудь местным принцем.
— А зачем? Зачем я буду ее расстраивать? Она — здесь, я — там. Мы видимся раз в несколько месяцев.
— Да, Свет, и тебе, действительно, было бы сложно о чем-то ей рассказать, пока ты у нее в гостях.
— Почему?
— Рот занят. Едой.
Мы с хохотом вылетели из подъезда, увешанные разноцветными пакетами с домашней снедью, на улице уже ждала нас Женька, выглядевшая откровенно отвратительно: красные глаза, серо-зеленый цвет лица.
— Что с тобой? Тебя били всю ночь? Или, как нас, пытали пирожками с палтусом?
— Угу, — кивнула она, — если бы. Пила до трех ночи в клубе, потом… у-у-у-у…
— Что — потом, бедняжечка?
— Ну что потом? Понятно что! Поехали с какой-то Оксаной к ней. Я вообще ничего не помню. Нет, помню. Брр. Проснулась в семь, хорошо не забыла будильник поставить. Заехала на такси к родителям, забрала вещи и к вам. Ой, как-то мне нехорошо. Зачем я ее трахнула? Не помню. Фу! Голова раскалывается.
