Спускаясь вниз на эскалаторе, просыпаюсь окончательно, и день начинается. Итак, я — взрослая, мне уже стукнуло тридцать, к тому же «женщина, возьмите капустку», и, вдобавок, — человек, который пару лет назад начал все с нуля. В Москве. Мой рост — сто семьдесят три сантиметра, волосы короткие, темные, глаза серо-зеленые, красивые, ноги длинные, стройные, умница-красавица, одним словом. Но в этой дурацкой шапище с висящими, торчащими по сторонам, пушистыми ушами, в очках, спадающих с носа, с парой плохозамазанных тональным кремом прыщиков на подбородке, я похожа на среднестатистическое чучелко, очень естественно вписывающееся в утренний поток бледно-серых сограждан.
Москва не меняет людей, не согласна с теми, кто считает, что мегаполис обезличивает, подчиняет своему ритму, засасы– ходящими ценностями. Неправда! Во всяком случае, не больше, чем меняет людей провинция, где в тридцать лет ты — плотно, всеми четырьмя колесами, можешь застрять в рутине однообразия и каше негласных установок: вести себя тише, реализовывать стабильное «как у всех», где яркая одежда, зачастую, — повод для недоброжелательного взгляда, где клетка улиц и переулков давно выхожена вдоль и поперек, а несколько ночных клубов и редкие концерты заезжих столичных гастролеров — яркие пятна на карте беспросветной тоски.
Бешеный ритм столицы? Погоня за легкими или трудными деньгами? Полноте! Сильный человек не прогнется под «изменчивый мир» ни в застывшем болоте, ни в динамичном беличьем колесе, он обязательно придумает, как жить автономно и оттого, и от другого. И желающий неспешно пасти стадо маленьких блеющих козочек, сделает это и на Садовом кольце.
Я — молодой чабан, почти мальчишка, мне велики отцовская папаха и бурка, и палка в моей руке, доставшаяся в наследство от мудрого прадеда, доходит до подмышки. Или я выхожу ранним, влажным от росы, утром пожилым китайцем на рисовое поле, щуря и без того узкие глаза, глядя на сиреневый рассвет, замирая маленькой точкой среди зеленого полотна свежих ростков.
Весело танцую сальсу пуэрториканкой лет сорока семи, но с крепкой еще задницей и грудью, юноша Эмиланио сегодня ночью шептал мне: «наш Порт Сан-Хуан не видел на своих улицах женщины горячей, чем ты, Зойла» и он не врет, этот мальчик, этот бесстыжий ангел со светлой кожей, он придет и сегодня после полуночи.
И не читаю гангста-рэп, потому что нет тех «мы», с которыми я была бы «против них», никто не вызывает у меня социальную классовую ненависть, и немного потому что пуэрториканка, китаец и молодой чабан не считают себя детьми улиц, ни к чему им это баловство.
