Со всей земли
из гнезд насиженных,
от Колымы
до моря Черного
слетались птицы на болото,
в место гиблое.
На кой туда вело –
Бог-леший ведает.
Но исстари
тянулись косяки
к гранитным рекам,
в небо-олово.
В трясину-хлябь
на крыльях солнце несли,
на черный день
лучей не прятали,
а жили жадно –
так, словно к рассвету расстрел.
Транжирили
руду непопадя,
любви ведро
делили с прорвою,
роднились с пиявками
и гнезда вили в петлях виселиц.
Ветрам
вверяли голову,
огню –
кресты нательные.
Легко ли быть послушником
в приходе ряженых?
Христос с тобой,
великий каверзник!
Стакан с тобой,
великий трезвенник!
Любовь с тобой,
великий пакостник!
Любовь с тобой!
Тянулись косяки
да жрали легкие,
от стен сырых
воняло жареным,
да белые снега сверкали кровью
солнцеприношения.
Да выли-скалились
собаки-нелюди,
да чавкала
зима-блокадница.
Так погреба сырые на свет-волю
отпускали весну.
Солнце с рассвета в седле.
Кони храпят да жрут удила.
Пламя таится в угле,
Небу – костры, ветру – зола!
Песни под стон топора,
пляшет в огне чертополох!
Жги да гуляй до утра,
сей по земле переполох!
Рысью по трупам живых –
сбитых подков не терпит металл!
Пни, буреломы и рвы
да пьяной орды хищный оскал!
Памятью гибель красна!
Пей мою кровь, пей, не прекословь!
Мир тебе воля-весна!
Мир да любовь!
Мир да любовь!
Мир да любовь!
"Воля – весна" вступила в свои права. И с весной вернулось все то, о чем мы забыли на какое-то время, все то, что словно отступило, отодвинулось, перехлестнутое болью утраты.
* * *
Я не помню, какая погода была в то утро в середине марта. Точно не помню, но почему-то кажется, что день занимался серый и беспросветный. Потому, наверное, что когда мы сошли на перрон Варшавского вокзала, то удивились обилию серых шинелей. Они маячили почти у каждого вагона. Впрочем, удивились – громко сказано. Все были спросонья, вялые, заторможенные. Кажется, Петя Самойлов сказал, что будто бы ночью кого-то ограбили в поезде, поэтому и встречает поезд из Пскова "вся королевская рать". Все тупо покивали головами. Идиоты. И я в том числе. В кои веки столь демонстративно встречали железнодорожных воров, привлекали такие мощные силы для их задержания? Бред. Но тогда все хотели одного – под горячий душ, в постель – досыпать. Вышли из вокзала, и кто группками, кто в одиночку стали расползаться в разные стороны. Мы с Кинчевым встали на углу Измайловского проспекта и Обводного канала – ловить машины. Нам было ехать в одну сторону. Мне к Театральной, а Костя тогда жил на Васильевском острове.
