Он ставил свои метки, как кот на заборе.
Он всегда был против, никогда не был "за",
И соседи нередко вызывали ментов.
Но у него был козырь: закрывая глаза,
Он врубал магнитофон и – будь здоров!
Он был снова в Америке.
Ему снился пепел. Он бредил им.
И лишь мажорный рок-н-ролл успокаивал нервы
Он так боялся оказаться вторым,
Но все время забывал, что такое – быть первым.
Его склоняли на все голоса,
А он плевал на стены легендарных "Крестов".
У него был козырь: закрывая глаза,
Он врубал магнитофон и – будь здоров!
Он был снова в Америке.
Теперь он в топе, он вот в экран.
И ему протежируют сытые лица.
Он принял титул, он вышел за грань,
Но стал конкретен, как передовица.
Вольному воля. Он открыл глаза.
Он прошел по парапету, минуя ОВИР.
Вот она – взлетная полоса.
Он идет по трапу завоевывать мир.
Снова в Америку.
Когда я сказала Косте, что это, дескать, мелко, что не стоило уж так костерить Боба за этот контракт, его, мол, право, его дело и т.д., то он ответил:
– А что он один поехал? Парней своих бросил на произвол судьбы. Что им теперь – побираться идти?
Боб съездил в Америку и вернулся. Сами знаете с каким результатом.
Когда напечатали в журнале "Аврора" сказку БГ "Иван и Данило", Кинчев говорил:
– А черти-то в сказке, что из ящика выскакивают, - ведь это мы, чай, - и совсем беззлобно, по-детски как-то хохотал.
Прошло время. Они снова встретились на очередном концерте памяти. Теперь уже памяти Вити Цоя. И Костя сказал Бобу:
– Я раньше молодой был, глупый, может, чего и не так было. Вы уж не сердитесь, Борис Борисович, вы живите только...
Вот и вся история этого, якобы, противоборства.
* * *
Вообще, надо сказать, что представление о ленинградском рок-клубе 80-х годов как о некоем святом музыкантском братстве не более чем легенда. Вернее стремление выдать горячо желаемое за действительное. Клуб был микромоделью нашего современного демократического движения, участники которого стояли плечом к плечу, когда надо было противостоять партократии, и тотчас разбредались по углам, когда давление ослабевало. То же самое происходило и в клубе.
Когда в эпоху давления, запрещений и неистовства милиции на концертах, стражи порядка начинали лютовать, все стояли стеной, демонстрируя свое единство и независимость. Тем не менее, в кулуарах можно было услышать такие нелестные высказывания друг о друге, какие не всегда вырвутся из уст заклятых врагов. Но тоска по братству была всамделишная и искренняя. И тем сильнее она была, чем дальше отходили от идеи братства в реальности.
