Когда, наконец, болезнь отступила, Мазай был так слаб, что идти лесом один не решился. Тем более, что вода еще не до конца спала. Зайцы, правда, предано заглядывали ему в глаза, когда он пытался встать. В их взглядах читалось предложение проводить до дому. Скорее всего, решил Мазай, это у него просто какие-то странные осложнения после болезни — мерещится не пойми что.
В результате, в ретритной избушке он провел на несколько дней больше положенного. Ворча и сокрушаясь о непредвиденных расходах — теперь ведь и дополнительные дни придется оплачивать, — Мазай все же ушел домой. Зайцев он выпустил в лес, а избушку запер, во избежание. А то было у него подозрение, что зайцы, привыкшие к комфорту, узурпируют домик в его отсутствие.
В Городе жизнь его вошла в привычную колею, и о зайцах он почти и не вспоминал. По утрам и вечерам мел улицы, днем ходил на занятия. О том, как он спасал зверюшек, Мазай даже никому и не рассказал — побоялся, что засмеют. Ну надо же — нашелся защитник леса — спас зайцев, а сам слег с простудой! За дополнительные дни в избушке он заплатил, но сказал, что просто решил побыть там подольше, так как ему в лесу понравилось. Тишина и покой, видите ли, для медитации самое оно.
А потом он о зайцах вообще забыл, потому что в самом Городе стали твориться странные вещи. У Мазая был друг, печник, с которым они по вечерам любили сыграть в шахматы партию-другую. У друга была дочь. Не родная, конечно, досталась тому пятилетним ребенком. Дочь была девушкой необыкновенной — прилежной, послушной, усердной, доброй, сострадательной и дальше по списку. Кажется, вообще не было добродетели, которую нельзя было этой дочери приписать. Отец на ребенка не мог нарадоваться, Мазай уже был наслышан о том, как тому повезло — и по дому дочь помогала, и деньги зарабатывала, и жизнь с ней была не жизнь, а сплошное счастье. А потом к дочери пришел странный посетитель. Какой-то мальчик в красном, у которого на голове был золотой обруч, а запястья и голени охватывали золотые браслеты. Ребенку было не больше двенадцати-четырнадцати. Дочь вначале обрадовалась его приходу, радостно и уважительно его приветствовала. Даже с каким-то благоговением, будто увидела не ребенка, а живое божество. Потом они надолго уединились в ее комнате. Больше мальчика никто не видел. Дочь вышла из комнаты только вечером, была вся какая-то бледная и нервная, наскоро поужинала, сказала, что у нее болит голова, и убежала к себе. Даже посуду не помыла.
