— Через час бурю сюда принесет, — буркнул Марик. — Пару полных суток из дома носу не высунешь — окатит, снесет.
— Эх… — пробормотал Ионыч.
Федя и Катенька молча стояли в стороне. Девочка смотрела на Марика и завидовала ему: на мальчишке была чистая теплая одежда, на лице — ни следа побоев. К тому же с ним рядом находился замечательный белый пес, с которым у Марика наверняка очень теплые отношения, а Катенькина Мурка осталась дома, голодная и одинокая. Девочка заволновалась; хотела даже попросить Ионыча повернуть обратно, чтоб забрать кошку, но побоялась обеспокоить дядю — он столько пережил, вдруг сердце не выдержит? — и промолчала.
— Садитесь в вездеход, — решил, наконец, Марик. — И тихонько езжайте за нами… Балык, ачу!
Пес помчался вперед.
— Что еще за «ачу»? — шепнул Ионыч Феде.
Сокольничий пожал плечами:
— Какой-то местный диалект. Село, что с них взять!
— Идиоты деревенские! — заключил Ионыч и хохотнул. — Быдло!
Ионыч, Федя и Катенька залезли в вездеход. Сокольничий завел мотор. Стадо двинулось вперед, широкими утиными лапами вминая снег в податливый серозем. Марик подгонял туров гортанными выкриками, пес Балык носился по полю, как лохматая комета, и громким кашляющим лаем возвращал отбившихся животных в стадо.
Ионыч сказал:
— Не доверяю я этому Марику. Как бы ни сдал.
— Прав ты, Ионыч. — Сокольничий вздохнул. — В наше жестокое время никому доверять нельзя.
— Деда его помню, — сказал Ионыч. — Тот еще черт, хитрый. До сих пор о долге помнит и внуку напоминает, ишь ты.
— Им только деньги подавай, — сокрушенно покачал головой Федя. — Буржуи недоделанные.
— Стадо-то какое! Смотри, Федя: голов двести будет, зуб даю. Богач этот Пяткин.
— Богач, а триста рублей взад требует, собака мелочная.
— Верну я ему рубли, — буркнул Ионыч, — ничего не поделаешь. Пусть подавится, пес шелудивый.
— Если бы не ураган, — вздохнул Федя.
— Если бы не ураган, к вечеру были бы в Пушкино. И триста рубликов сохранили бы.
Ионыч достал из-за пазухи фляжку с самогоном, приложился. Бросил взгляд на притихшую Катеньку, со злостью бросил:
— А ты чего молчишь, вертихвостка?
— Просто… — прошептала Катенька.
— Че, оголец понравился? — Ионыч захохотал. — Втюрилась в свиненка?
Катенька вспыхнула, отвернулась.
— Глупости говорите, дяденька.
— Покраснела голуба наша! — по-доброму засмеялся Федя. — Стесняется!
— Выпорю, перестанет стесняться, — пообещал Ионыч, раздражаясь. — Или тяжелой работой нагружу, чтоб стесняться некогда было. А то совсем обленилась, коза драная.
