Примерно так же выкупались и другие фанты. Тем временем настроение у нас поднималось, а моральный уровень падал, пока наконец все вещи не вернулись к своим хозяевам.
Борек поймал по радио музыку для полуночников, и все кинулись танцевать. Я танцевала с Павлом, Гонза — с Миркой, потом с Зузаной, но та почувствовала себя плохо и отправилась во двор, на свежий воздух. Я пошла за нею, но она отослала меня обратно. Так же, как и Борека, который, как ни странно, тоже там очутился. Когда я вернулась на кухню, уже и последняя свеча не горела, керосиновую лампу мы потушили еще раньше, по радио передавали какую-то сладенькую мелодию, и между печкой и постелью не столько танцевали, сколько обнимались две пары.
Нашарив на столе зажигалку, я закурила сигарету. За этот краткий миг я успела заметить, как целуются Мирка с Гонзой. Чуть дальше мелькнула перед глазами и вторая пара — Павел с Катаржиной. Вернее, всего лишь одна деталь: рука Павла, которая заползла под тонкую ткань Катаржининых штанишек.
Заметив огонек зажигалки, Катаржина тут же отстранилась от него.
Я почувствовала себя оскорбленной. Значит, все эти поцелуйчики с Бореком — хорошо продуманный обман. Значит, «любимчик» Катаржины все-таки Павел.
Я погасила зажигалку и пошла спать.
Вернувшись в комнату Зузаны, Павел сел на краешек постели и боязливо потрогал руку Катаржины. Борек стоял у стены, опустив плечи, и бессмысленно пялился прямо перед собой, Мирка, нахохлившись, пристроилась на табуретке у самой двери, левой рукой она прикрывала свое испуганное лицо, правую зажала между коленями. Тусклый свет коптящей керосиновой лампы скупо освещал комнату. Едва я ступил вперед, как моя тень, точно погребальный саван, упала на мертвую Катаржину.
Павел встал и произнес сдавленным голосом:
— Она совсем холодная. Она мертва уже… — Он помолчал, развел руками и неуверенно закончил: — Уже довольно давно.
Никто из нас не откликнулся.
— Мы разошлись около часа, — продолжал Павел. — Я ее больше не видел. Мы с Аленой сразу же ушли наверх… — Он отвернул рукав свитера и бросил взгляд на часы. Чтобы разглядеть стрелки, повернул руку к свету. — Сейчас полчетвертого. Тридцать семь минут. В час мы еще были вместе. И Катаржина с нами. А теперь она лежит здесь мертвая…
Он говорил медленно, запинаясь, глаза опустил вниз, стараясь не смотреть на убитую.
— Снаружи сюда никто забраться не мог, — пробормотал Борек, сообразив, к чему клонит Павел.
— Нет, ни в коем случае, — заверил я. — На дворе страшная вьюга, а началась она еще до полуночи. Значит, снаружи сюда никто не мог забраться.
