Ещё через десять минут корабль был уже так близко, что я не мог охватить глазом всю поверхность облачного покрова.
В этот момент Камов нарушил молчание, которое за всё время спуска ни разу не прерывалось:
— Константин Евгеньевич, определите расстояние до верхнего слоя облаков.
— Сто шестьдесят пять километров, — почти сразу же ответил Белопольский.
— По радиопрожектору расстояние до поверхности планеты сто семьдесят семь километров, — сказал Камов. — Значит, верхняя граница облачного покрова находится на высоте двенадцати-тринадцати километров.
Наступила решительная минута. Скорость корабля настолько уменьшилась, что расстояние в сто шестьдесят километров, которое мы так недавно пролетали за пять с половиной секунд, было достаточно для маневрирования.
Камов нажал кнопку. И мне было видно из моего окна, как из борта корабля медленно выдвинулось широкое крыло. Такое же крыло появилось и с другой стороны.
Ещё несколько мгновений, и облачный покров планеты сомкнулся вокруг нас. Мы очутились в густом тумане. Я ясно расслышал, как двигатели на мгновение смолкли и затем опять заработали, но уже гораздо тише. Торможение прекратилось, сменившись поступательным движением.
Космический корабль, превратившийся в реактивный самолёт, погружался в облака всё глубже и глубже.
Белопольский покинул своё место и встал у пульта. Камов не отрывался от перископа, и Константин Евгеньевич стал громко отсчитывать высоту полёта по показаниям радиопрожектора:
— Девять километров!.. Восемь с половиной!.. Восемь!.. Семь с половиной!
Густой молочный туман был всё так же плотен.
— Семь!.. Шесть с половиной!.. Шесть! Моё сердце бешено билось. Шесть километров отделяло нас от поверхности другой планеты, на которую ещё ни разу не удавалось взглянуть ни одному человеку. Кончатся ли когда-нибудь эти проклятые облака?!
— Пять с половиной!.. Пять!..
Я почувствовал, что корабль изменил направление.
Из вертикального его полёт превратился почти в горизонтальный.
— Бесконечность! — сказал Белопольский.
Значит, впереди нас не было высоких гор.
— Поверните прожектор к Венере, — сказал Камов.
Я на его месте невольно сказал бы «к Земле», но этот человек был не способен на такую ошибку. Он, по-моему, сохранял полное хладнокровие.
— Четыре, — сказал Белопольский. Три с половиной!.. Три!
Как раз в этот момент раздался звонок киноаппарата, — кончалась плёнка. Вскочить на ноги, сменить ленту было делом минуты, но я пропустил момент, когда мы вынырнули из облаков.
